7

Андреев нагнал свой полк через месяц уже в окрестностях Лоймолы. Ушибы и ссадины прошли через пару недель, и на больничной койке его удерживала лишь полученная контузия, оказавшаяся легкой. Вспоминая свои ощущения на Зубце и видя удивленные лица врачей, которые лишь цокали языком, когда слушали историю его ранения, Сашка понимал, что случилось по меньшей мере чудо. Прав был Петрин, пусть земля ему будет пухом, когда сказал, что он в рубашке родился. Теперь о случившемся напоминала лишь вторая алая полоска, медаль «За отвагу» и виски, грозившие через пару месяцев стать совершенно седыми.

Он смутно помнил последние моменты на высоте, когда его нашел Федосеич. Старшина, видимо, за каким-то чертом рванулся вперед всех и нашел-таки полуживого парня. Сашка понять не мог, чем он так «показался» старшине, но зато хорошо понимал, что обязан ему жизнью. А потом старик исчез, растворился в своем тыловом хозяйстве, так же неожиданно, как и появился, а он так и не поблагодарил его.

Именно поэтому, прибыв в расположение полка, старший лейтенант Андреев в нарушение всех приказов первым делом завернул на склад. Улыбка засветилась на лице разведчика, когда среди стеллажей он заметил знакомую фигуру, деловито копавшуюся на полках, — старшина снова «собирал ребятишек».

— Федосеич! — окликнул старшину Андреев. Тот опустил мешок, медленно, по-стариковски, развернулся и несколько секунд подслеповато щурился, разглядывая гостя.

— А, товарищ старший лейтенант, — расплываясь в ответной улыбке, узнал парня старик. — С наградой, званием и возвращением в строй тебя!

Сашка больше не мог стоять. Он бросился к старшине и сгреб его в охапку, так что тот даже охнул. Этот «ох» Андреев справедливо посчитал притворным, потому что чувствовал, что стиснул в объятьях не трухлявый пень, а по меньшей мере кряжистый дуб.

— Федосеич, родной, прости, что только теперь тебе спасибо говорю!

— Да пожалуйста, пожалуйста, токмо за что?

— То есть как? — Сашка разжал руки и непонимающе взглянул в глаза старику, пытаясь понять, шутит тот или всерьез. — Ты же мне жизнь спас! Там, на Зубце, помнишь? Я ж тогда, можно сказать, второй раз родился!

— На Зубце? — переспросил старшина и удивленно поднял брови, глядя на ошарашенного парня. — Да я дальше командирского штаба отродясь не хаживал, у кого хошь поспрошай. Путаешь ты что-то, старшой, так-то.

— Но как же… — смутился Сашка, теперь и впрямь сомневавшийся в своих воспоминаниях. — Там… тогда…

— Контузило тебя тогда, — мягко перебил его старый вояка, — так бывает, когда контузит, что было, что не было — путаешь. Да ты не унывай, старшой! Нельзя теперь тебе унывать!