– Проходите.

Обливаясь потом, я проследовал в ворота. Черт подери, надо же!

– Я думал, взрывчатка не запрещена на барахолке, – шепнул я Снегирю.

– Не запрещена, – он ухмыльнулся как ни в чем ни бывало. – Если ты не хочешь ее толкнуть, то не запрещена…

– Киркоров.

– Чего тебе?

Я пожал одноглазому руку. Он кивнул, поведя плечами.

– Жалко портсигар.

– Новый найдешь, – убежденно сказал Снегирь.

Зрелище, распахнувшееся перед нашими глазами, было грандиозным. Чаша стадиона напоминала муравейник со срезанной макушкой. Люди копошились на дне и на трибунах, в воздухе висел ни на минуту не умолкающий гул. И, ступив в тесные ряды, мы стали частью этого гула.

– Меняю книгу на жратву!

– Братан, постой, взгляни, какой покрой!

– Ушанка, кому ушанка!

– Валенки уперли! Валенки!

Снегирь уверенно шагал по рядам, отнекиваясь от назойливых торгашей, отталкивая проституток, буквально вешающихся на шею.

– Какой значок!

Тощий оборванный юнец вцепился в грудь Киркорова, пытаясь сорвать значок. Тот, не долго думая, размахнулся и двинул кулаком по распухшей от голодухи физиономии. Юнец отлетел в сторону, на разложенный торгашами металлолом.

– Сука! – по-собачьи заскулил он. – Сука е… ная!

Мне же на руку повисла женщина с разорванным ртом – черные, кривые зубы выглядывают, как зверьки из норки.