Он подошел тихо, как кошка: молодой, стройный и… смазливый. Не помню, когда последний раз я употреблял это слово, думая о каком-либо человеке. Кореш Цыгана был похож на женщину: чистая кожа, припухлые красные губы, длинные светлые волосы. Одет в узкие джинсы, вызывающе подчеркивающие выпуклость паха; короткую кожаную куртку с изображением ангела на груди.

– Цыгана ищем, – ответил Снегирь.

– Я отведу вас к нему, – юноша протянул мне руку. – Вадим.

– Андрей, – глуховато отозвался я, но руку пожал. Она была твердой и холодной.

Вадим представился и моим спутникам – значит, они видят его впервые.

Автоматчики отворили ворота.

– На выход.

Вереница торгашей и менял потянулась со стадиона. Мы, к счастью, оказались в первых рядах, иначе нам не покинуть барахолку до утра.

Началась метель: природе как будто не терпелось скрыть следы муравьиного копошения людей, как и в те времена, когда люди были здесь хозяевами.

Вадим пружинисто шел впереди.

За молчаливым леском открылась пустая улица – два ряда покалеченных многоэтажек.

– Эй, – окликнул провожатого Снегирь, беспокойно озираясь. – Далеко топать-то?

– Уже близко.

Через пару сотен метров перед нами улеглось шоссе, горбящееся ржавыми автомобилями. Вадим двинулся наперерез к виднеющимся за снежною пеленой зданиям, отдаленно напоминающим паруса. В Пустоши я не видел ничего подобного…

Дома соединяла каменная кишка, на крыше которой, – пеньки-буквы – «АЭРОВОКЗАЛ».

Вадим – и мы следом – нырнули в черную пасть входа. Дальше – турникеты, вроде тех, что в метро.

Сначала я увидел три красноватых мигающих глаза: три костра пылали неподалеку от расположенных широким полукругом конусовидных шатров. Затем – широкое ровное поле, самолеты, нюхающие пропеллерами воздух. И уже напоследок – темные фигуры, сидящие у костров.

– Ходынка, – прошептал Снегирь. Что-то в его голосе мне не понравилось…