— Наконец-то.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Ингольф.

— А ты не понял? Или боишься, что понял неправильно?

— Что ты имеешь в виду? — требовательным тоном переспросил мечник.

— То, что сказал, — ответил Охотник. — За те восемьсот лет, что я вынужден терпеть твое общество, ты впервые сам вызвался на бой.

«Те восемьсот лет…» Понимание заставило Ингольфа вздрогнуть:

— Так просто? Я должен был сам…

— Нет, человековское отродье, не просто, — жестко перебил мечника Охотник. — Ты должен был САМ: и душой, и телом. Каждой своей частичкой. И самое главное — ты должен был захотеть победить. Даже не так: тебе нужна победа любой ценой.

— Ты не позволишь мне убить наемника! — Мечник скрипнул зубами.

— Нет, Ингольф, не так: ты сам должен будешь сделать выбор. — Охотник издал издевательский смешок: — К тому же все говорят, что Леннарт крутой боец.

— Крутые бойцы не шляются по северным пустошам и не ночуют в клоповниках, — отрезал Ингольф. — Крутые бойцы живут южнее, в столице и богатых марках, где много преступников и много охотников за головами. Там крутость проверяется другими бойцами, не менее сильными. О Леннарте же складывают легенды пропахшие селедкой рыбаки да пастухи. Ему хватает этой славы.

— Он силен и победил многих воинов.

— Где простолюдин мог обучиться высокому искусству? — высокомерно осведомился мечник. — Я убью его без твоей помощи, убью даже с закрытыми глазами, убью и помогу нигири дойти до Мышиных гор. Ублюдок Расмус отнял у нее магию, но я верю — она дойдет. У нее глаза горят. Она дойдет.

— Но почему?

— Мое дело, — в третий раз за вечер повторил Ингольф.

— Если убьешь Изгоя, тебе придется бродить с нами еще тысячу лет!

— Я уже проклят, — напомнил мечник. — Тысячей лет больше, тысячей меньше… Мне давно все равно.

— Ставишь тысячу лет проклятия ради чужой женщины?

И снова во взгляде Ингольфа появилось высокомерие. Даже — Высокомерие. И обращено оно было не к простолюдину, что топтался сейчас на лыжах, умело ведомый ночными тварями, а к самому Охотнику, одно только имя которого наводит страх на людей. Ингольф смотрел на Охотника так, что тот начал понимать разницу между тварью и человеком.

— Гаруса — мать, — произнес мечник. — А у матерей нет национальности и рас.