Молодой Тюффон не нашелся, что ответить сразу, и только спустя несколько шагов следопыта бросил ему в спину:

— Одним утром я обнаружил на полу своего шатра немного пороха, Брэндон… Вы не скажете мне, как он мог там очутиться?

Следопыт остановился, его широкая спина замерла, а руки сжались в кулаки. На секунду Шарль пожалел о своей несдержанности и прикусил себе язык, ему показалось, что перед ним не человек, но дикий зверь, готовый броситься на него и разорвать ему глотку. На секунду Брэндон превратился в зверя, одного из тех, которых выслеживал и убивал столько лет, чтобы прокормить семью, но секунду спустя его кулаки разжались, и он спокойным, как затишье перед бурей, голосом повторил:

— Ради вашей же безопасности, Шарль, — ради вашей же безопасности…

После этого расставания так ни разу в жизни ученый и следопыт больше не встретились, но Шарль прочитал мемуары Брэндона, изданные им на собственные деньги, когда те вышли из печати совсем небольшим тиражом для близкого круга знакомых с мэром Брэйввилля лиц. Он написал ему душещипательное письмо, каждая строка которого была пропитана горечью и ностальгией, на пергамент письма в процессе его написания упало несколько капель виски, к ним домешался пепел от зажженной сигары. Шарль, учтя преклонный возраст Брэндона, предлагал в письме приехать в Брэйввилль лично в назначенное им время этим или следующим летом. Он искал скорой встречи, но не получил ее.

Прочтя письмо, Брэндон бросил его на кипу незначительной бухгалтерии, которую использовал обычно для растопки камина, — такой вот конечный этап бумагооборота или перевода дерева, как называл его сам мэр Брэйввилля, обращаясь с ценными бумагами, как с быстрогорящими поленьями. Той же осенью письмо поглотил огонь. Брэндон ничего не ответил, но со знанием дела отметил для себя, что месье Тюффон здорово выучился шпарить оставшейся левой рукой. Сам он не мог похвастаться такой же чистотой речи, изящностью слога и красотой почерка, но уделив множество часов чтению книг и постижению тех наук и дисциплин, которые в молодые годы считал слишком мудреными и не для своей четы, Брэндон научился ценить высокое мастерство другого человека в обращении с пером.

Это письмо из прошлого почти не тронуло его. Много лет прошло с тех пор, а он уже был слишком древним и сухим, чтобы плакать, даже вспоминая о погибшем сыне. «Что было, то прошло!» — так думал Брэндон, в прошлом столь ненавистный ему Шарль Тюффон теперь стал для него никем. Есть два типа стариков: одни вспоминают былое, оттягивая тем самым мысли о неизбежном, другие и ближе к смерти продолжают жить настоящим днем. Брэндон принадлежал ко второй категории стариков, Шарль раньше времени приобщился к первой.