– Это? – Исказив лицо в странной гримасе с улыбкой начал лорд. – Ребятки из Милана, заигравшиеся в политику и свободу. Они считают, что своими усилиями способны что–то изменить, что они настолько значимы и могущественны, что народ к ним прислушается. Они возомнили себя творцами того жалкого мирка где они живут. Эти детки даже свои, как они их называют – «братства» организовали по такому типу, какому хотят видеть свой городок, ибо по собственным идеям они хотят построить новое государство. Те ребятишки наивно верят в собственную силу «свободного слова». Они думают, что смогут изменить ми, но они не способны понять, насколько они и их убогие «братства» ничтожны для Канцлера и Рейха. Если бы он о них знал, что ему угрожает группа студентиков, то он даже бы их уничтожать не стал. Так, просто бы заставил их встать на колени на главной площади и принести ему присягу. Те ребятки, просто зазнавшиеся романтики, не способные видеть дальше своего занюханного городка. – С крайним презрением ответил Лорд–Магистрариус.

Теренций немного смутился от презрительных слов лорда и своё возмущение он решил высказать:

– Но как же? Вы сами назначили встречу им, отправили прошение в министерство Идеологической Чистоты о завершении следственных работ в их сторону и послали к ним своего человека, чтоб он рассказал о железной пяте режима и что они единственная надежда Милана на светлое будущее. Вы их обманули? Но как, же так?

Глава бюрократии широко улыбнулся и стал говорить:

– Всё просто: я хочу разыграть их карту. Эти ребятки станут моими инструментами мятежа. Они пойдут как дрова для печей революции, и я отозвал их дело, так как они мне пока нужны. Я позволили им себя считать «особенными и единственными, кто способен спасти свой город». И они проглотили эту наживку. Теперь они принадлежат революционному механизму, что раскрошит тирании нынешнего режима.

– Аминь. – Прервав лорда, благословенно произнёс кардинал.

– А вы будите принимать их идеи во внимание, когда революция свершится? – Вопросил Верховный Мортиарий.

Лорд громко рассмеялся, будто впал в неистовую и яростную истерику. Он смеялся с таким звоном, что его было хорошо слышно и за пределами старой часовни. Когда он, наконец, успокоился, утёр слёзы и стал говорить:

– Нет! Конечно же, нет! Мне нужны нормальные и проработанные идеи, а не иллюзорные юношеские глупые мечтания… о несуразности их идей даже говорить не хочу.

Когда глава бюрократии сказал последнее своё слово, то на некоторое время повисла густая тишина. Все смотрели на главу бюрократии, который только что буквально тонул в истерическом смехе. Было слышно только лёгкое потрескивание свечей. Неожиданный вопрос Теренция прорвал вуаль молчания: