– Сегодня на всеобщем собрании.

– А что случилось? – Так же монотонно последовал вопрос.

– Да будь он проклят, – Гневно заговорил и без того эксцентричный Алехандро. – Этот недоделанный коммуняка опять решил поднять вопрос об одной идеи и попрать наши свободы и права.

– Что? – с непониманием, чуть развеявшим апатию, вопросил Габриель.

– Ах, тебя же вчера не было на всеобщем собрании.

– Так расскажи, что произошло, – Уже беспокоясь, спросил Габриель, понимая, что в Партии назревает нечто страшное для единства.

– Вчера, как всегда на «Партийном Пленариуме», – сказав это, Алехандро обернулся, удостоверяясь в том, чтобы никого рядом не было, кто бы мог услышать разговор. – Мы вечером обсуждали новые способы привлечения в нашу Партию ещё людей. Тут Давиан опять завёл свою шарманку про единую идею, для того, чтобы объединить всех людей под единым флагом он естественно не забыл опять упомянуть про то, что если люди в Партии придерживаются единой идеи, то и работать они лучше будут. Мы, конечно, хотели, снова осадить Давиана, но его прихвостни опять стали выносить «Пленариуму» мозг. И вот чёрт, нам пришлось принять его предложение на рассмотрение уже на всеобщем собрании. И его мы решили провести завтра… о есть сегодня.

Алехандро, говоря, действительно еле сдерживал свою злобу. Если бы был рядом Давиан, то, несомненно, он бы сейчас на него набросился.

– Так что от меня требуется на собрании?

Алехандро улыбнулся. Но его лёгкая улыбка была скорее порождением натужности и душевной усталости, вызванной, как он сам зачастую говорил: «Идеологическими выходками Давиана».

– Что от тебя требуется? Просто придешь на собрание и проголосуешь против его бредовой и несуразной идеи. А если ещё и скажешь что–нибудь против, то будет просто прекрасно.

– Хорошо. Я приду, – Холодно ответил Габриель.

– Вот прекрасно. Я не забуду этого, – Уже с более естественной улыбкой оптимистично сказал Алехандро и попрощался с другом.

Габриель остался стоять один в коридоре. Его, конечно же, не удивил пыл Давиана, ибо он всегда был ревнителем одной идеологии, которую в Рейхе величали кровавой чумой. Его удивило другое. Когда приняли мораторий на запрет идеологий, то, на всеобщее удивление, Алехандро не стал выражать своё противоречие. Он, стоящий под жёлтым стягом, ярый приверженец либеральных идей, ходил среди тех, кто принял этот «мораторий». Хотя, большинство считало, что именно он начнёт протестовать против этого, ведомый желанием безудержной свободы, но фанатик собственной идеи проголосовал за «мораторий» на идеологии. Это вызывало некоторые подозрения у части людей в Партии.