А с правителями недавно окончательно умиротворенного Кавказа и моей Западной Сибири как членами царской семьи, все было еще сложнее. Им, если вдуматься, даже высшие столичные вельможи ничего приказать не смели. Только рекомендовать или просить. Теперь представьте в этой схеме меня. Официально я числился чиновником МВД, то есть представителем гражданской власти. Но подчинялся только наместнику, который в силу своего права по рождению и рекомендации государя исполнял дела только из сыновнего почтения.

Уникальное я положение занимал, вот что скажу! Все вокруг, за редчайшим исключением, должны выполнять мои распоряжения, а я – только изредка отчитываюсь перед Николаем. Представляете теперь, какая страшная судьба ждала бы охамевшего Борткевича, если бы все как всегда не было куда сложнее, чем кажется на первый взгляд. И как тому подтверждение – у меня в кабинете на столе лежало три послания, также доставленных с последней почтой. Последней, перед ледоставом.

Нет, авторы этих депеш понятия не имели о существовании какого-то там Каинского окружного начальника. Как и о десятках тысяч других коллежских асессоров, или пехотных капитанов, несущих службу на просторах Отечества. Их, моих столичных корреспондентов, волновали вопросы совершенно другого уровня. К некоторой части из них, вольно или невольно, оказался причастным и я. Один конверт вообще был писан рукой царского секретаря и был украшен крупной красной печатью ЕИВ канцелярии. Чаще всего оттуда присылали всякие гадости вроде рескрипта о моем увольнении с должности гражданского начальника Томской губернии год назад. Но в этот раз под плотной, похожей на тонкий картон или толстый ватман, оболочкой содержались приятные известия: личное, естественно, надиктованное писарю, послание Александра Второго, выражение признательности за присланных из Сибири собак, которые «уже успели явить свои несравненные стати и редкостную понятливость в охоте». Не сказать, чтоб я особенно сильно переживал за отправленного чуть ли не «на деревню дедушке» калтайского татарина Рашитку, но все-таки был рад узнать, что и щенки, и их воспитатель благополучно добрались до царского охотничьего заповедника.

Второй лист, изощренно украшенный раззолоченными двуглавыми орлами, прошитый витым шнуром с увесистой, кажется, даже свинцовой, блямбой печати и заполненный изумительным каллиграфическим почерком, извещал меня, что «за неустанные труды на благо Отечества и к вящей ее Славе, за достойную подражания деятельность по поддержанию благочиния и личную доблесть» я отныне и во всех потомках – его сиятельство граф Российской империи Герман Густавович фон Лерхе.