Пространство мягко заливал свет, струящийся сверху, из-под голубого хрустального — уже в прямом смысле этого слова — купола. В лучах этого света Виктор заметил порхающих бабочек. Все это было совершенно непохоже на скорбный кубистический авангард Мавзолея Ленина; здесь все дышало продолжением жизни. Невольно вспомнилось лермонтовское:

И в центре всего этого светлого умиротворения и тихой радости жизни лежал Он.

Сталин выглядел таким же, как в знакомой Виктору кинохронике: в те времена, к счастью, не было фотошопа, и художественная ретушь была доступна в основном для официальных портретов. Это сейчас можно и видеозапись раскрасить, и гламур навести, а в будущем, наверное, многоядерные процы позволят лакировать прямой эфир и автоматически править ляпы общественных деятелей. Здесь же разница между оригиналом и лицензионными копиями была минимальной — разве что Сталин выглядел немного похудевшим — то ли в результате болезни, то ли так действовал биостаз. Лежал он в скромном довоенном френче, даже не новом, безо всяких орденов.

Виктор поймал себя на мысли, что, глядя на, строго говоря, не умершего Сталина, он испытывает прежде всего любопытство. Это примерно как в египетском музее туристам показывают саркофаг фараона, и они если и трепещут, то от осознания того, что видят нечто необычайное, уникальное, чего больше нигде на свете нет. И мало кому дела до того, кем был этот фараон. Может, он был прогрессивным и прорыл каналы для орошения пустыни, чем спас тысячи людей от голода, а может, заморил сотни рабов на строительстве пирамиды, а может, и то и другое вместе. Важно иное. Важно, что этот саркофаг — словно дверь, войдя в которую есть шанс познать жизнь иной эпохи.

Виктор слегка скосил глаза на окружающих, стараясь понять, что же они чувствуют при встрече со Сталиным. Он ожидал увидеть все что угодно — обожание, религиозный восторг, печать неизбывного горя, может, у кого-нибудь даже злорадство. Однако практически на всех лицах было отражено облегчение. Создавалось впечатление, что люди приходили сюда, устав от каких-то проблем или спросить совета, — и здесь, увидев воочию, что Сталин жив, обретали в себе силы существовать и бороться. Жить легче, когда знаешь, что есть к кому прийти.

Конечно, в этом всем был элемент сказки. Виктор даже понял, какой сказки — о мертвой царевне и семи богатырях. Хрустальный гроб и ожидание счастливого конца, когда тот, кто спит вечным сном, оживет и проснется.

Но каждая сказка для чего-то нужна.

Здесь не было шока, охватившего всю нашу страну в пятьдесят третьем.