— Да.

— Зато у тебя нет сомнений в правильности, — грустно вздохнула она.

— То есть? — не совсем понял я.

Алинда вздохнула и мягко повела рукой:

— Большинство из тех, кто желает улучшить мир, в действительности лишь желают привести его в соответствие со своими представлениями. Иногда — не так уж редко! — это оканчивается плачевно… Заботой инквизитора, лаской палача. Был ли счастлив входящий на костёр Джордано Бруно? Но самое страшное — даже не это. Страшно — не знать, действительно ли ты приносишь миру добро — или лишь новую толику боли… если угодно, Зла.

Она грустно улыбнулась:

— Но здесь — навредить сложно: или ты победишь, или этот мир умрёт. Навредить ему больше уже невозможно.

— Ты права.

— Быть может, важнее всего, как мы поступаем тут и сейчас. И когда всё развеется в пыль, быль и небыль — наши поступки останутся, освещая путь идущим.

— Ты всё-таки, настоящий бог, — вздохнул я.

— Что такое бог? — грустно улыбнулась она. — Это всего лишь человек, взявший на себя ответственность за всю Вселенную. Я не хочу, я боюсь, всё моё существо кричит от боли… Я слаба и слишком глупа, и смелости у меня и в помине нет… Но выбора нет, а значит — мне придётся стать и сильной, и мудрой, и смелой.

Она улыбалась, и глаза её грустно сияли:

— А ты взял на себя ответственность за Салли и Биппи, и Банни и Баффи, и Мирру, и Лису. А значит, ты — мой маленький ангел. Никто не заставлял тебя быть им.

— Но я не могу по-другому.

— Вот поэтому ты и ангел.

— Какой я ангел, — воспротивился я.

Алинда покачала головой и вздохнула: