Удовлетворив первый порыв, я поднял окровавленную морду и посмотрел на них. Тармел прижался к стене, глядя на меня полными ужаса глазами. Лурмель и Эйруса ощетинились кинжалами, в их взглядах читалась решимость продать свои жизни как можно дороже. Что ж, это по мне. Борьбу я люблю, люблю до исступления.

С грозным рыком я бросился на этих двоих, опрокидывая стоявшие на пути свечи. Слегка прижег лапу, ну да ничего, злее буду. Мы сплелись в клубок и покатились по земле. Схватка была яростной, но короткой. Я чувствовал, как острые клинки впиваются в мою плоть, но это меня не беспокоило. Азарт охоты, предвкушение победы — вот высшее наслаждение, оно сильнее любой боли! Мои когти рвали мягкие тела жертв на части, клыки перегрызали кости и сухожилия. Никаким кинжалам не справиться со мной!

Через минуту оба лежали распростертыми на земле, а я, от удовольствия хлеща себя хвостом по бокам, насыщался их теплым мясом.

Утолив голод, я выпрямился и победно зарычал. Кровь текла с меня ручьями, вперемешку моя и вражеская, слипшиеся клочья шерсти торчали из прорех изломанной кольчуги, раны от кинжалов горели огнем. Но я был горд и счастлив: жалкие людишки познали силу волка.

Сзади послышался вздох.

Я обернулся — помутившимся взглядом на меня смотрел прикованный к стене пленник. Он хмурился и, казалось, пытался что–то вспомнить. За время экзекуции он побледнел еще сильнее, если это вообще было возможно.

А вот Тармела не было. Я обнюхал все вокруг, но хода, через который он скрылся, не нашел — все перекрывал запах свежей крови. На слабеющих лапах вернулся к пленнику и, смутно понимая, что трогать его нельзя, отошел подальше.

Он смотрел на меня, а я на него. Он истекал кровью, и я тоже. А в душе шла борьба — все мое естество требовало броситься на жертву, растерзать, сожрать, но где–то в самой глубине сознания билось: нет, нет, нет!

Я сражался с собой долго, очень долго. Целую вечность. И когда сил бороться уже не осталось, поднял морду к потолку и завыл от бессилия, как жалкая собачонка.

Побелевшие губы пленника дрогнули.

— Ро… кот… — прошептал он и протянул руку.

Все барьеры пали. Приняв его жест за угрозу, я бросился на него, вырвал крюки, державшие цепи, и вцепился клыками в горло. Рывок отнял у меня последние силы, но каким наслаждением было дать себе, наконец, волю!

Не прошло и мгновения, как меня вдруг отбросило назад. Над сползшим на землю пленником задрожал голубой купол, и запах, манивший до сумасшествия, тут же исчез. Разочарованно взвыв, я отполз к ближайшему черногубому, ткнулся мордой в его окровавленные останки и отрубился.