«Это ж надо так сесть в лужу! Так дискредитировать себя и род! Хотя последнее вполне поправимо».

— Ну Соня, ну молодец! — восхищённый голос старшей дочери отвлёк великую княгиню от размышлений. — О, мам, смотри, Ромодановская тоже вышла!

— Великая княжна? — хмыкнула Надежда Григорьевна. — Ещё лучше. Так, вы обе, хотите, чтобы я помогла Сидорову? — глянула она дочерей.

— Да, — быстро произнесла Алиса.

— Конечно, — рьяно выпалила Яна.

— Но вы же понимаете, дочки мои, что за выполнение таких просьб придётся платить? — строго спросила мать.

Девушки переглянулись. Младшая из них судорожно сглотнула, а старшая уверенно произнесла:

— Ты всё равно это сделаешь, чтобы очистить пятно на имени рода.

— Мне придётся пойти против слова возможного будущего великого князя и твоего возможного мужа.

— Если вы с папой хорошенько постараетесь, вопрос с наследником будет решён, — парировала Алиса.

— Если бы всё было так просто, и кое-кто чаще возвращался домой из Африки, — нахмурилась женщина. — Но это к делу не относится.

Она мельком бросила взгляд на арену. Там как раз врачи выводили Митта, и вот-вот должен был появиться Святослав.

— Ладно, вашу плату обсудим позже, — произнесла великая княгиня, поднимаясь с кресла. Взяв в руки золотую грамоту с гербом рода, она добавила: — Оставайтесь здесь.

«А мне нужно закончить игру, начатую вашим отцом, и очистить имя рода от глупости вашего двоюродного братца», — про себя добавила она.

Том 2 Глава 30

Том 2 Глава 30

— Юлия Евгеньевна, рад приветствовать вас лично, — галантно поклонился Святослав Оболенский княжне Казанской, затем кивнул Троекуровой: — Софья Антоновна, уже сегодня виделись.

— Дамы и Господа, добрый вечер! — подняв руку, исполняющий обязанности главного судьи поприветствовал зрителей на трибунах.

Трибуны встретили его приветствие молчанием.

— Здравствуйте, — гордо держа голову, проговорила Юля. — Я желаю услышать ваш ответ на выдвинутое мной требование, — пока все ждали Оболенского, я любезно предложил девушке закрепить микрофон на ворот её блузки, так что держать его в руках больше не было необходимости, а зрители на трибунах всё равно могли слышать каждое слово.