Подземный гул нарастал, но призывы господина Мамелюкина были отчетливо слышны. А потом произошло вовсе несуразное — покончив с дурацкими, нелепыми призываниями, Игорь Евгеньевич начал выкрикивать какие-то рифмованные заклинания:

Я не сразу понял, что он читает не заклинания, а декламирует стихи. На мой вкус, совсем неплохие, но совершенно неуместные на этой безумной церемонии.

При последних словах Мамелюкина свет в зале мигнул, подземный гул сделался тише и перешел в ровное гудение.

Как будто некоего подземного владыку и впрямь заинтересовала декламация Игоря Евгеньевича, и он убавил звук своих адских громовых машин. Световой столб прекратил вращение и замер, затуманился, помутнел, уподобившись колонне из уплотнившегося, сизого дыма.

В темных лаврах гигант на скале, —

Завтра станет ребячьей забавой.

Уж на что он был грозен и смел,

Да скакун его бешеный выдал:

Царь змеи раздавить не сумел,

И прижатая стала наш идол.

Ни цветов, ни чудес, ни святынь,

Ни миражей, ни грез, ни улыбки!

Только камни из мерзлых пустынь

Да сознанье проклятой ошибки…[24]

Упоминание об ошибке вывело меня из оцепенения, словно включило счетчик, повернуло какой-то рубильник.

— Лика, пора сматываться! Пока почтенная публика балдеет от стихов, самое время покинуть этот балаган.

— Погоди, я хочу досмотреть, чем дело кончится.

— Ну уж нет! Хорошенького понемножку!

Теперь уже я ухватил ее за руку и поволок по галерее туда, где, по моим расчетам, должен был находиться выход на парадную лестницу, ведущую к главному входу.

Лика последовала за мной неохотно, похоже, вопли господина Мамелюкина ввели ее в ступор, но постепенно к ней стала возвращаться ясность мысли, и она прибавила шагу.