Я отвернулся от злополучного картона и с силой потер лицо ладонями. Ай-ай-ай!.. Сдается мне, чужой я на этом празднике жизни и лезу с суконным рылом в калашный ряд. Примеряла корова седло, потешала честной народ…

Я аккуратно вытащил зажатую между картонами пачку листов толстой светло-серой бумаги и с одного взгляда понял, что предчувствия меня не обманули. Это были наброски с Кэт, причем позировала она художнику совершенно голой. Обнаженной, как деликатно напишут когда-нибудь искусствоведы, исследующие творчество Михаила Клязина. Вот блин и еще раз блин!

Мне отчаянно захотелось курить. Однако сигареты я оставил на столе в кухне, откуда доносился ровный гул голосов. Идти туда решительно не хотелось, и я присел на допотопный табурет. Тупо перебирая наброски, я думал о том, что же мне теперь делать. Я не питекантроп какой-ни-будь и не питал иллюзий, что, встречаясь на протяжении года, они только и говорят о проблемах искусства и преподавания. Все мы люди, все человеки и ведем себя, как природой предписано. И все же…

— Ого! Это еще что за одинокая гармонь? — прервал мои размышления пронзительный, как сигнал к атаке, голос подвыпившей девицы, выросшей передо мной, будто из-под земли. — Ты чего из коллектива сбег? Все сидят, как умные, водку пьют, речи говорят, а ты…

— У тебя сигареты есть? — спросил я, с досадой разглядывая коренастую, сильно накрашенную девку в короткой до безобразия юбке и полупрозрачной блузке, из которой выпирали арбузные полушария грудей.

— Нет. Ты чего тут сидишь, на голых баб пялишься? Онанируешь?

— А тебя в детском саду вежливости не учили? В школу-то, видно, из-за слабоумия не взяли, — буркнул я, складывая листки с профессионально сделанными набросками голой Катьки. Красивой, сексапильной Катьки, которая могла позировать в таких позах только человеку, которому очень и очень доверяла. Не будем употреблять затертое и тусклое слово «любила». Доверяла, уважала, считала достойным себя, поскольку не было ей нужды подрабатывать натурщицей. На хлеб она зарабатывала, а на масло ей папа с мамой давали, в порядке гуманитарной помощи…

— Ты чё, Серый, наезжаешь? Это ж я так, любя! — Девица отпрянула, а потом, что-то сообразив, с жалостливыми нотками в голосе сказала: — Пошли, найду я тебе курево. В «малой мастерской» есть. Если к столу идти не желаешь.

Она пошла в соседнюю комнату, я машинально последовал за ней, пытаясь понять, действительно ли Михаил не придавал значения тому, что я увижу его эскиз Андромеды с Катькой в главной роли, или, наоборот, для того и позвал, чтобы показать — моя, мол, Катька, с потрохами, а ты ступай себе с Богом. Или еще что-то хотел этим сказать, да мне, дураку, невдомек?..