— А ничего, что я к вам так… запросто? — спросил мистер Коулман доверительно и немного смущённо. — Вам ведь и без того давно известно, кто я есть. Знаете, так утомительно постоянно носить чужую личину, следить, чтобы не спа́ла некстати, чтобы не вышло никакого конфуза… В конце концов, перестаёшь ощущать себя самим собой. Так хочется иногда отвести душу…

— Ах, ну разумеется! — заверил Веттели с жаром, он чувствовал себя польщённым таким доверием. — Я счастлив видеть вас в любом из ваших обличий, как вам будет удобно! Располагайтесь, мистер Коулман, не угодно ли чаю?

От чая гость отказался под тем предлогом, что гоблины его вообще не пьют. Оно и к лучшему, потому что к чаю у Веттели по-прежнему ничего не было, даже совершенно необходимого молока, пить бы пришлось на континентальный манер. Может быть, гоблин просто об этом знал?

…Они начали с упомянутой восьмой эклоги. Оказывается, мистера Коулмана, в целом восхищённого столь детальным и достоверным описанием приворотного обряда, повергала в недоумение фраза:

Гоблин никак не мог взять в толк, для чего ворожее непременно понадобилось сводить несчастного возлюбленного с ума? Почему бы ей не ограничиться простым приворотом, без крайностей? Это жестоко, в конце концов! Да и ей что за радость, держать в своём доме душевнобольного?

Пришлось вести долгую беседу об особенностях и странностях человеческой любви.

Постепенно разговор охватывал всё новые и новые сферы творчества поэта, от «Буколик» перешли к «Энеиде», затронули утомительные «Георгики» — выяснилось, что каждый едва осилил их половину, углубились в более поздние произведения, добрались до Артурианской эпохи…

Ближе к одиннадцати в башню поднялась Эмили — пожелать любимому спокойной ночи.

— …как хотите, мистер Веттели, — донеслось из-за двери, — но меня не покидает навязчивое ощущение, будто, «Буколики» и «Эквитемики»[16] созданы совершенно разными авторами, не имеющими друг с другом ничего общего, кроме, разве, принадлежности к роду человеческому. Иной стиль, иной слог, иной взгляд на жизнь, в конце концов! Как вы это можете трактовать?

— Ах, мистер Коулман, примите в расчёт пять с лишним веков, разделяющих эти творения! Я понимаю: вас, как представителя старшего народа, такой срок не впечатляет, но для нас, людей, он воистину огромен! Человек не может прожить полтысячи лет и не измениться. Да и останется ли он именно человеком — это тоже большой вопрос. Если мы обратимся к источникам, то увидим, что поздний Вергилий, в бытность свою при короле Артуре…

Эмили послушала минуту-другую и тихо, на цыпочках удалилась.