Эти глаза…
Он видел их раньше, в том видении. Знакомый взгляд: жестокий, эгоистичный и холодный. Он не мог этого вынести.
Руки схватили мягкую серую подушку, крепко прижимая ее к лицу…
Найквист резко отвернулся от собственного отражения и мыслей.
Он осматривал гостиничный номер в поисках подсказки, знака, чего угодно, что помогло бы ему понять нынешние обстоятельства. Его внимание привлек фотоальбом на столе. Он перелистал страницы, просматривая одну фотографию за другой. На первых страницах были снимки ребенка в пеленках. Более поздние фото запечатлели девочку трех или четырех лет, даже в те далекие годы имевшую особое сходство с Элеанор, особенно глазами и ртом. Но это была не Элеанор. В выражении лица слишком много печали, рожденной не от дневного света и тьмы, а от этого богом забытого мира. Даже в самом раннем возрасте девочка жила слишком странной жизнью – это было очевидно. Найквист перевернул одну фотографию и увидел надпись:
На последней фотографии была изображена Элизабет Кинкейд в возрасте двенадцати лет.
Теперь сходство с Элеанор было полным. И ее снова сняли в сумерках, выпустили из плена. Из открытого рта струился тонкий сгусток тумана. Из девушки-подростка исходили сумерки, она приносила их в жизнь с каждым вздохом. Но она выглядела все такой же расстроенной, истощенной, с отметинами на коже. Она все еще страдала от болезни, угрожавшей и ей, и владычеству сумерек. И теперь Найквист немного приблизился к пониманию потребности Аиши Кинкейд: в этом мире, ее мире, каким бы он ни был, необходимо было поддерживать жизнь любыми средствами.
И это означало, что Элеанор Кинкейд должна умереть.
Она забрала слишком много энергии своей сестры в утробе матери.
Элеанор считали паразитом. Все очень просто.
Найквист проклинал свою роль во всем этом. Он выкрал девушку из института «Эон», вернув ее на путь, который вел к ее смерти. И теперь ждал ее в этой комнате подобно узнику, которым когда-то была Элиза. Он ждал, пока часы снова начнут тикать, чтобы начать отсчет последних двух минут до семи минут восьмого.