В этот день ничего больше не случилось.
И на следующий… и через день… будто тому, кто затеял эту игру, она вдруг наскучила.
День.
И поездка по местам, где находили тела. Серость. Стылость. Пустота. И ничего, что напомнило бы о трагедии.
День.
И дом, где жил Кричковец. Соседи его, которые говорили неохотно, явно подозревая Себастьяна, что интересна ему отнюдь не судьба последнего, а некие их собственные, мелкие тайны.
…не замечали.
…тихий вежливый. Всегда здоровался. Помогал по дому. Девушки вот найти не умел, его уж собирались сватать, потому как у каждой второй в доме имелась юная родственница, чью жизнь требовалось устроить.
…и какое счастье, что…
Клены отгорают.
Здесь краски меркнут быстро, будто осень вытягивает из земли последние силы. Облака паутиной. Солнце мухой тусклою в ней запуталось. И свет от него исходит белесый, размытый. От него начинает болеть голова, и Себастьяну хочется одного — вернуться в гостиницу и залезть в кровать.
Но нет.
Нельзя.
Театр. Представление. Тяжеловесное порхание балерин, которые силятся изобразить высокие чувства, но то ли имеют о них слабое представление, то ли и на их сказывается местная осень, однако чувства в исполнении выходят натужными.
История — преглупой.
А полудрема в ложе, которую Себастьяну любезно выписали, аки высокому гостю, видится спасением. Рядом дремлет старший следователь, тоже, выходит, к чувствам равнодушная.