Скоро… очень скоро узнают все…

Об этом он думал, поглощая кружевные блинчики. Каждый он щедро смазывал желтоватым сливочным маслом. Капал сверху вишневое варенье и, сложивши треугольничком, отправлял в рот. Панна Цецилия, глядя на этакий аппетит, лишь умилялась.

Ишь, изголодался, сердечный…

А ведь мужчинка видный, даром что тощ и лядащ. Его подкормить.

Приодеть.

И выйти в люди да под ручку, чтоб подруженьки злоязыкие, коим и этакого, заморенного, семейного счастия не досталось, поглядели да позавидовали. Она уж и платие изготовила для променаду, из зеленой шерсти да с маками печатанными, и в шубейке новой при том…

панна Цецилия пекла блины на чугунной сковородке и тоже предавалась мечтаниям. Впрочем, сие никоим образом не сказывалось на ее умениях — блины выходили просто загляденье, кружевны и тонки.

Масло было свежо…

Костюмчик пану Штефану она почистила.

Рубашечки накрахмалила до хрусткой жесткости. Ботинки салом свиным натерла. И стало быть, соберется друг ее сердешный ко службе в полное красе. А панна Цецилия проводит.

В платье зеленом.

— Может, я сам? — попробовал было возразить супруг. Но был остановлен хмурым взглядом, в коем привиделось некоторое неодобрение. Руки же панны Цецилии прошлись по плечам, смахивая пылинки, а после крепко, надежно, чтоб не развязался, затянули узел шейного платка.

— Мне все одно до рынку надобно. От и прогуляемся, — ответствовала она.

И корзину взяла.

На рынок без корзины не ходят. Так они и покинули дом, каждый в своих мечтах, а потому вполне себе счастливые. Панна Цецилия препроводила дорогого супруга до самое больнички, подумала, что и дальше можно бы… взглянуть заодно свежим женским взглядом и на больничку, и на тех, кто в больничке трудится. Интересовали ее, впрочем, не столько доктора, но скорее медсестры в силу принадлежности своей к женскому полу и личной неустроенности.

Почему?

А разве устроенная женщина пойдет работать? Ей некогда, ей о семье заботиться надо… и панна Цецилия всенепременно явится с ревизиею, пройдется по этажам, заглянет в палаты, выискивая тех, кто, взглянувши на преображение пана Штефана, захочет вдруг чужое семейное счастье порушить. С ними у панны Цецилии разговор будет короткий…

И первые опасения оправдались.

Из госпиталя навстречу пану Штефану выбежала женщина в сером бумазейном платье.

— Он пропал! — воскликнула женщина, заламывая худые руки. — Он пропал!