— Кто? — строгим голосом поинтересовалась панна Цецилия. Не то, чтобы ее вовсе пропавшие интересовали, однако не сразу же волосы драть.

Сразу — это невежливо.

— Мой сын…

Панна Цецилия нахмурилась.

Нет, дитё пропало — это, конечно, плохо, но… вот отчего она с этим пропавшим дитём не в полицию пошла, а к пану Штефану? Неужто…

— Успокойтесь, — велел тот строго и на супругу покосился. — Он уже взрослый и вполне…

— На квартире его нет… и в госпитале не появлялся… его полиция спрашивала… они готовы обвинить моего мальчика во всех…

— Пойдемте, — пан Штефан подхватил женщину под руку. А панна Цецилия отметила, что та немолода и на удивление нехороша собой. Лобаста, брыласта и серокожа. Глаза ее глубоко запали, а у рта образовались скорбные морщины.

Нет, пожалуй, этой особы опасаться не стоит.

Хотя… панна Цецилия перекинула корзину на другую руку и двинулась следом. Не то, чтобы ее приглашали, более того, панна Цецилия подозревала, что присутствие ее сочтут излишним, однако ей необходимо было понять, что происходит здесь.

И вообще происходит.

Пан Штефан, уверившись, что на рынок супруга не спешит, вздохнул. Все ж таки порой эта женщина проявляла просто-таки отвратительную настойчивость. И знала она, пожалуй, больше чем должна бы… и знание ее в некотором роде представляло опасность для пана Штефана…

Пускай.

Ее судьба предрешена.

Пан Штефан усадил другую женщину, которая не плакала, но лишь тихонько поскуливала, на серый табурет. Он подал ей носовой платок и заговорил мягко, успокаивая:

— Ваш сын — взрослый самостоятельный мужчина. И в свете последних событий его исчезновение вполне объяснимо. Вы ведь понимаете, что полиция за вами присматривает? И за домом? И за госпиталем… и подай он весточку, его бы нашли…

Она всхлипнула.

И прижала платок к лицу.

— Вы… вы думаете… он… с ним…

— Помилуйте, что с ним могло произойти? Он просто решил переждать бурю. Вот посмотрите, неделя-другая и все переменится… они найдут виновного…