Чтобы не оказаться в огненном кольце, надо скорее бежать. Революционеры кидаются к выходам, уже перекрытым рабочими. Они бросают жаровню, спешно спускаются на нижние ярусы и снова забираются в туннель, который сами вырыли. Им слышно, что наверху творится сумятица.

103-я принцесса взбирается наверх и, водя головой на уровне земной поверхности, точно перископом, сквозь частокол вражеских лап пытается рассмотреть, что там происходит. Союзники бросают поле битвы и спешат тушить пожар.

103-я поворачивает голову. Пожар охватывает целиком всю кровлю города. Кругом стелется едкий дым, пропитанный запахами горелого дерева, муравьиной кислоты и расплавленных хитиновых доспехов.

Рабочие уже выносят яйца через запасные выходы. Муравьи-белоканцы всюду силятся залить языки пламени слюной либо струями слабой кислоты. 103-я выбирается из-под земли и велит своему войску, или по крайней мере тому, что от него осталось, подождать. Теперь пусть за них повоюет огонь.

103-я принцесса смотрит, как горит Бел-о-Кан. Она понимает: Революция Пальцев только начинается. Она будет навязывать ее силой челюстей и неудержимого пламени.

141. Одержимые пламенными идеалами

На пятый день утром знамя Революции муравьев по-прежнему развевалось над фонтенблоским лицеем.

Захватчики отключили электрический звонок, звеневший каждый час, и постепенно все избавились от наручных часов. То было одно из неожиданных проявлений революционного настроения: революционерам больше не требовалось точно ориентироваться во времени. Время измерялось чередой рок-групп и солистов на подмостках.

Впрочем, у многих складывалось впечатление, что каждый день длится целый месяц. Ночи казались им короткими. Вычитав из «Энциклопедии» про технику контроля глубокого сна, каждый научился точно рассчитывать свои собственные фазы сна. Таким образом, им удавалось восстанавливать свои силы не за восемь часов, а за три. И никто из них, тем не менее, не чувствовал усталости.

Революция изменила повседневные привычки всех и каждого. Революционеры отказались не только от часов, но и от тяжелых связок домашних ключей, машин, гаражей, шкафов и рабочих столов. Среди них не было воров, потому что было нечего воровать.

Революционеры избавились и от кошельков: деньги здесь были ни к чему.

Точно так же они убрали подальше свои личные документы. Поскольку все знали друг друга по имени, у них не было надобности пользоваться фамилиями, чтобы установить чью-то этническую принадлежность, или указывать домашний адрес, чтобы определить чью-то географическую принадлежность.