– Прости меня, Ладислава.

Девушка не ответила.

* * *

Когда они пришли к академии, ночь достигла пика.

Оба слегка волновались, вступая в Фонтанный Двор: не найдут ли новый труп?.. К счастью, не нашли.

– Какой следующий шаг расследования? – спросила Ладислава на прощанье. Чуть хрипло спросила, упрямо: по дороге они так и не разговаривали, каждый думая о своем.

Голден-Халла посмотрел на темный Пряничный домик: окна зашторены, света нет.

– Утром я еще раз попробую поговорить с Морганом, и тогда решим по результату, – вздохнул сыщик.

– Вы снова будете дежурить во дворе? Не замерзнете? – Найт вскинула брови, глядя, как Берти сворачивается на скамейке, будто бродяга со стажем.

Тот отмахнулся:

– Ой, да что там осталось – три часа до рассвета.

Тогда Ладислава молча стянула шэппар и протянула сыщику: подушка, одеяло, манто – пусть соорудит, что душе захочется.

– Ты говоришь, что злишься на меня, а сама даешь свой шэппар, хотя у меня в сумке лежит новенькая накидка с атолла… – вздохнул Берти, криво улыбнувшись.

– Ну я ведь не только злюсь, помните? – брякнула Лади, обхватила себя за плечи и бегом, вприпрыжку, понеслась к академии.

Берти долго смотрел ей вслед.

Если бы кто-то увидел его в этот момент – в одиночестве, ночью, под высоким и темным небом, он бы, наверное, удивился. Сыщик совсем не выглядел тем живчиком, к образу которого все так привыкли, который врос в него, как вторая кожа.

Нет, безусловно, это был искренний образ. Голден-Халла и впрямь именно так ощущал мир: как место, по которому лучше идти легкой поступью, пританцовывая, шутя, шаловливой горстью выхватывая хорошее, которого полно в любой секунде и в любом предмете. Может, хорошее происходит и не с тобой конкретно, а с кем-то другим, но если все мы в итоге – единая пляска всепронизывающей энергии унни, то почему обязательно надо радоваться за себя? Радоваться можно за кого угодно.

Но и грустить тоже.

Берти иногда казалось, что у него сломана какая-то перегородка, отделяющая нормальных людей от мира вокруг них. Будто у всех есть витрина, через которую они смотрят, а у него – только рама от нее. И широкий соленый ветер ходит туда и сюда по миру, по Берти и снова по миру, смешивая все в одно. Только и остается, что шутками защищаться.

Сыщик, сидя на скамье, поджал колени и поднял воротник зеленого плаща.