— Ну, ну? Плачешь? Плачь, это ничего.
— Нет. Не плачу.
— Ну, и не плачь. Тут же все… как божий день. Ох, какая ты… Красавица моя… Лапушка… Как же такую только малевать… одно мученье, ну, ты хоть помоги, ведь это ж грех… так обходиться, поможешь, милая? Ах, ну, хоть вот так, славная моя…
Мне бы ворваться к ним туда, расшвырять к дьяволу, порвать на куски… Но тот, по другую сторону струны, только кривил моей же болью рот, но не позволил сделать ни шагу. Что бы там у них ни было — оно оказалось скоротечно. В глубокой тьме и тишине я сдвинулся, чтобы поползти тенью мимо, мимо, — и тут со скрежетом очнулись гиревые часы императорского кузена, и страшно, тягуче пробили два удара.
Моя дверь подалась не сразу, что-то упало под ноги, я не стал смотреть. В каморке по-прежнему воздух висел топором; я не мог нашарить сумку с тайником, включил свет.
Рисунки. Пачка рисунков Орана. Я подобран их, сложил стопочкой и уже потянул за края: порвать на хрен, к Змеиной Матери…
Но почта моя была включена! Открыта, выпотрошена, как есть пуста!
Под дисплеем имелась записочка: «Приду на рассвете».
Все. Можно было никуда не спешить. О-ой, дурья башка!
Непреклонный Декан, волосатый доктор, похотливый мазила, беспощадная ведьма, — обступили кругом, не давали дышать. Я сглотнул с усилием; заболело горло.
Рисунки снова рассыпались. Усевшись на коврике, я бессмысленно их перекладывал, покуда один вдруг не отозвался, как толчок в подреберье. Этот, а за ним — я рылся в пачке, — да, и еще, всего три… нет, больше! Отовсюду, с каждого помятого, грязного листка Перо вываливалось наружу, вспарывало бумагу. Закружилась голова. Зажмурясь, я пережидал верчение; полегчало — снова стал смотреть — что же оно?
На самом деле их оказалось всего два, как сразу и увидел. Остальные просто вызывали головокружение спиральным полетом кувшинов и статуй. А те, что с Пером… Я не мог от них оторваться. Потерянный, вращающийся, наизнанку вывернутый и ограбленный… между странных рисунков и пустой почты сидел как перст один.
Оно было камнем. Нет, неточно. Казалось, нет — оказалось, делало вид, что оно — камень, основание под уродливой статуэткой купца. Купчик с мешком денег, с толстым пузом, как божок всего хорошего… и ровный черный параллелепипед под ним. А вокруг — какие-то кровавые танцы, веера, трупно-синие вспышки в желтую кадмовую крапинку, и крылья, крылья. Оперенные им.
Теперь я уже никого вокруг не чуял. Пустота, как будто мир умер. Тишина, как будто звуки завязли. Даже тараканов нет. Только Перо. Вот оно, для смерти, из смерти сделанное — а как же иначе, и оно меня ждет. Я свой шанс уйти упустил. Снова на привязи… я даже удивился, что не вижу струну, потому что ощущал ее намного живее, чем прежде.