Я стою с револьвером в руке у двери в спальню консула Крошева. В коридоре мечутся на стенах лунные тени.
Со вчерашнего дня события развивались с головокружительной быстротой. В семь утра я отослал почтового альбатроса с донесением для адмирала Ткаченко: «Три красных, готовность на 21 июня». Мой человек на «Радио Гаваны» получил запечатанный конверт со срочным сообщением для эфира: «Вскрыть на рассвете 21 июня». В три часа пополудни мой тракоход обстреляли на набережной (я не пострадал, Санчес легко ранен в руку). Свое спасение отношу к сфере сверхъестественного: голоса с Луны, эти ужасные раздражающие голоса вывели меня из себя даже среди белого дня – я в бешенстве швырнул на пол салона сигару; а когда немного остыл и нагнулся поднять ее – обшивку кресла на месте моей головы взорвала очередь. Я узнал исступленное тявканье «шмайссера».
Проверяю барабан: все шесть патронов на месте. Перед тем как войти к Крошеву, я ищу глазами в окне фиолетовую мучительницу Луну, но она спряталась за облаками.
Шесть часов назад мы с Санчесом стояли в гараже над теплыми лампами приемника и слушали разговор фон Бигенау и посла Хиккерсбергера в летящем через город автомобиле.
– Все начнется в ночь на двадцать второе июня. Рано утром, – тихо сказал посол. – Это абсолютно секретная информация, кроме вас и меня, на острове никто ею не обладает. Вы поняли меня, Генрих?
– Я понял вас. Никто не узнает о нашем разговоре.
Мы поняли одно: нужно действовать без промедлений.
Я выбиваю дверь ударом ноги. В сумраке Крошев сидит на смятой постели, рыхлый и грузный, как борец сумо, бледный, в одних семейных трусах. Худенькая мулатка забилась в угол у бельевого шкафа. У окна – фон Бигенау с пистолетом в руке.
– Генрих! Будь ты проклят!
– Линдберг! О, доннерветтер!
Мгновение – и мы оба снова спокойны, как могут быть спокойны двое смертников, держащих друг друга на мушке.
– Разве, Артур, ты не должен сейчас лежать в морге? – ухмыляется он.
– Как видишь, я воскрес из мертвых. Но ты – разве ты не должен был прийти сюда завтра ночью, а не сегодня?
– Должен ли я? Кто сказал, что я должен?
Мы медленно шли по кругу, не спуская друг с друга глаз. Бледное фиолетовое зарево Луны растекалось по стеклянной стене, превращая наши лица в странные маски. Одно из окон было открыто – ясно, как этот ублюдок проник сюда. Зачем же Бигенау явился к советскому консулу в спальню?