Я долго молчал, глядя на дым.
– Не могу сказать. Я никогда не знал любви.
– Никогда не знал… Отчего же ты не бросил меня, даже скрыл от своих, что я американская шпионка? – В ее глазах дрожал отраженный слезами фиолетовый лунный свет. – Ведь я могу выведать здесь ваши секреты…
– Хлоя, тс-с…
Кладу палец на ее губы.
– Вспомни, что сказал этот твой Хемингуэй. Наслаждайтесь мгновением, ибо завтра может быть поздно.
– Но я не знаю, что завтра…
– А завтра – завтра мы с тобой поднимемся в штабную гондолу, и адмирал Ткаченко решит нашу судьбу. Он мой давний товарищ, еще с Гражданской войны, отличный старик. Договорюсь с ним, чтобы нас не разлучили. Придумаю что-нибудь.
– Я верю тебе.
– Вот и отлично. Иди сюда…
Михаил Африканович Ткаченко долго мял меня единственной уцелевшей рукой и хрипло смеялся, сверкая стальным зубом:
– Лёнька, черт проклятый, неужели это ты? Едрить-колотить твою на семь ветров, не верю своему глазу! Совсем не меняешься. А я – видал чего…
Он стукнул себя по металлической кисти левой руки – та отозвалась гулким эхом.
– Это самураи меня на Халхин-Голе гранатой. А это, – он коснулся черной повязки на глазу, – в прошлую зиму финн шрапнелью поцеловал. Все пустое! Одним глазом и одной рукой я не хуже флотом командую. Кто там есть живой, Егорыч? – гаркнул он в коридор. – Тащите спирт, сало, что там еще!
Накрыли стол. Мы с Урсулой украдкой поглядывали в иллюминатор – внизу, в разрывах облаков, синело море. Дирижабль двигался плавно – лишь иногда возникало странное ощущение – будто пол уходил из-под ног. Справа по борту наплывали исполинские туши аэростатов; ветер с бешеной силой терзал красные полотнища на вантах.
– А девку где ж такую оторвал, Лёнь? Немочка, что ли? – трещал стремительно краснеющий от водки Ткаченко. – Был бы я годков на десять моложе, да со своими руками-глазами, одним махом бы ее у тебя отбил, ты б не успел даже штанов расстегнуть. Ну, вздрогнем… Молодцы вы оба, ребята, что там крутить. Государственная награда никуда теперь от тебя не уйдет, Леонид! На-ка, видел это?
Он схватил со стола, сунул мне в руки распечатку радиофотографий: газеты за вчерашнее число. «Варварская акция гитлеровцев: убийство советского торгпреда в Гаване», «Советский лидер Сталин: глубокой ошибкой и непростительным заблуждением было бы считать, что в ответ на террор мы продемонстрируем нерешительность и буржуазную пассивность». Лондонская «Таймс» сучила ножками от негодования: Советы использовали гаванский инцидент как повод для оккупации Кубы. Черчилль потребовал экстренного совещания Лиги Наций и отправки воздушного флота Британии в Карибский бассейн.