– Почему я? Почему я?
Казалось, Шрэндер вопрос удивил.
– В тебе изначально было кое-что, – объяснила она, – весьма ценное для меня.
– Ты разрушила мою жизнь, – прошептал Кэрни.
– Ты сам разрушил свою жизнь, – ответила Шрэндер чуть ли не с гордостью. Затем добавила: – Позволь поинтересоваться, зачем ты убил всех тех женщин?
– Чтобы отогнать тебя.
Казалось, Шрэндер ответ озадачил.
– О, дорогой! Ну неужели ты не понял, что это бесполезно? – И она продолжила: – Не
– Забери кости, – простонал Кэрни, – и оставь меня в покое.
Но Шрэндер коснулась его плеча. Он почувствовал, что его поднимают и несут, пока тело не зависло над линией прибоя. Ощутил, как расслабляются и выпрямляются конечности, точно на сеансе у искусного массажиста. Он закрутился в воздухе, как стрелка компаса.
– В эту сторону? – произнесла Шрэндер. – Нет. В
Занятное ощущение – морозящее, но теплое, как первый вдох анестетического аэрозоля, – распространилось по его коже, затем проникло внутрь, во все поры, и понеслось по телу, открывая все капканы, какие он сам на себя расставил за сорок лет, расслабляя узловатый комок боли, фрустрации и омерзения – бесполезный и твердый, точно кулак, неизменный и неизгонимый, – комок, каким стала его личность, пока зрению, слуху и ощущениям не осталась доступна лишь мягкая бархатная тьма. Ему показалось, что он плывет в ней, ни о чем не думая. Спустя некоторое время появились тусклые пятнышки света. Вскоре их стало больше, а потом еще больше. Искры, вспомнил он миг сексуального экстаза Анны. Везде искры! Они разгорались, собирались вместе, налетали на него фейерверками, чтобы умчаться к яростному завихрению структурных мотивов странного аттрактора. Кэрни ощутил, как падает туда, медленно развалился на части и начал терять себя. Он слился с небытием. Слился со всем на свете. Он сучил руками и ногами, как самоубийца, пролетающий мимо тринадцатого этажа.
– Тихо, – сказала Шрэндер. – Больше не надо бояться.
Коснувшись его, она произнесла:
– Теперь можешь открыть глаза.