— Верняк — как если бы я сам их туда положил!

— И как мы их возьмем?

— Окрутишь послушницу Мири, и золото наше. Сладишь с ней?

— С монашкой? Не знаю, я ж больше по вдовам или тем грустным бабенкам, у которых мужики скисли.

— Она в монастырь ушла, потому что замуж никто не брал; нужно-то только намекнуть на подвенечный наряд — и она твоя.

— Ну, если так, то можно, — улыбнулся Ген злой улыбкой.

Судя по складкам вокруг рта, это выражение лица его посещало частенько.

— Давай тогда выпьем за удачу.

И они выпили, а потом еще и еще, и вот когда второй кувшин подходил к концу, Кривозуб неожиданно спросил:

— Ген, дружище, а как тебя зовут?

— Ген, ик.

— Не-ет, по-всамделишному, как мать называла?

— Не, не скажу, ик.

— Давай еще выпьем!

— Наливай.

— Не налью, пока не скажешь!

— Ну и гад же ты, Кривозуб, ик! Ладно, но только — никому!

— Я — могила!

— Евгения, ик.

— Что?