– Валерия снова в своем дурном настроении, – сказала она. – И я решила повидать тебя.

Перед мысленным взором промелькнул кошмарный образ нашей голой кожи, скользкой от крови.

– Это был… прискорбный случай, – сказал я.

– В ЦК только и разговоров, что о смерти Контролера.

– Это был Контролер? Не видел об этом новостей.

В ее взгляд прокралось лукавство.

– Ты видел его сам, – сказала она. Меня шокировало то, что она ожидает, будто я расскажу о своем пребывании в привате.

– Мне надо работать, – сказал я. Оттолкнулся плавниками, чтобы отплыть от нашей общей вертикали. Нам стало неудобно смотреть друг на друга, и это еще больше увеличило социальную дистанцию.

Она тихо рассмеялась:

– Не будь снобом, Ганс. Ведешь себя так, будто попрежнему ходишь под псами. Расскажи мне все, если хочешь, чтобы я помогла вам двоим.

Я остановился в полете.

– А я хочу помочь, – сказала она. – Я подруга Валерии. Мне нравится ваша пара. Соответствуют моему чувству прекрасного.

– Спасибо за заботу.

– Но я правда забочусь. И устала видеть ее в обществе старого развратника Уэллспринга.

– Хочешь сказать, они любовники? – спросил я.

Она всплеснула пальцами, облаченными в металл:

– Ты спрашиваешь, чем они вдвоем занимаются в его любимом привате? Может, играют в шахматы, – она закатила глаза под веками, тяжелыми от напыленного золота. – Не строй такой шокированный вид, Ганс. Тебе о его власти должно быть известно не хуже других. Он стар и богат; мы, полиуглеродные женщины, молоды и не отягощены принципами, – она бросила быстрый взгляд в сторону из-под длинных ресниц. – Я ни разу не слышала, чтобы он брал от нас то, что мы сами не готовы дать, – она подплыла ближе. – Расскажи, что ты видел, Ганс. ЦК сходит с ума от новостей, а Валерия только и делает, что хандрит.

Я открыл холодильник и поискал среди чашек Петри еще выпивки.

– Кажется мне, говорить должна ты, Аркадия.