Время расширилось. Тысячелетия немого страха сжались в несколько мгновений, и я увидел в космосе перед собой один-единственный белый пузырь света, словно прореху в какую-то соседнюю реальность, полную чужеродного свечения. В этот раз я падал к нему лицом, падал сквозь него, и, наконец, резко обрел зрение, вернул собственный разум, оказавшись на мягком полу в студии Кулагина.

Капюшон пропал. На мне был свободный черный халат, запахнутый расшитым поясом. Кулагин и Валерия Корстад помогли подняться на ноги. Меня повело, пока я смахивал слезы, но я все же устоял на ногах, и Клика возрадовалась.

Под мышкой появилось плечо Кулагина. Он обнял меня и прошептал:

– Брат, помни о холоде. Когда нам, твоим друзьям, понадобится тепло – будь теплым, помни о холоде. Когда дружба приносит боль – прости нас, помни о холоде. Когда тебя искушает эгоизм – отвергни его, помни о холоде. Ибо ты прошел до конца и вернулся к нам обновленным. Помни, помни о холоде, – а потом дал мне тайное имя и прижался нарисованными губами к моим.

Я повис на нем, захлебываясь всхлипами. Меня приняла в объятия Валерия, и Кулагин с улыбкой мягко отстранился.

Один за другим члены Клики брали меня за руки и быстро прижимались губами к лицу, бормоча поздравления. Все еще не вернув дар речи, я мог только кивать. Между тем Валерия Корстад, держа меня за руку, жарко нашептывала на ухо:

– Ганс, Ганс, Ганс Ландау, остается еще один ритуал, который я приберегла для себя. Сегодня лучшие покои в Пене принадлежат нам – священное место, куда ни разу не ступал не один пес со стеклянными глазами. Ганс Ландау, сегодня это место принадлежит тебе – как и я.

Я заглянул ей в лицо увлажнившимися глазами. Ее зрачки были расширены, а под ушами и вдоль подбородка распространялся розовый румянец. Она приняла дозу гормональных афродизиаков. Я чувствовал антисептическую сладость ее парфюмированного пота и с содроганием закрыл глаза.

Валерия вывела меня в коридор. Позади плотно закрылась дверь Кулагина, превращая звуки веселья в бормотание. Валерия помогла мне натянуть воздушные плавники, ласково шептала.

Псы ушли. Два куска моей реальности вырезали, как из записи. Я все еще был как в тумане. Валерия взяла меня под руку, и мы, работая воздушными плавниками, поднялись по коридору наверх, к центру этого района. Я механически улыбался цикадам, которых мы миновали, – другой публике. Они серьезно занимались работой своего дня-смены, пока Полиуглеродная Клика наслаждалась вакханалией.

В Пене было легко потеряться. Ее строили наперекор упорядоченной архитектуре других поселений, в типичном для ЦК отречении от нормы. Изначально пустой цилиндр наполнили сжатой под давлением пластмассой, которую потом надули в виде пены и позволили затвердеть. Получились угловатые пузыри, чьи наклонные стены были определены чистой топологией плотной упаковки и поверхностного натяжения. Позже через комплекс прозмеили коридоры, вручную вырезали двери и воздушные шлюзы. Пена славилась своей бредовой и желанной спонтанностью.