Памела ведет Сирхана медленным шагом, под аккомпанемент ворчанья и перестука наконечника трости по тротуару. Они обходят кружным путем вокруг одного крыла музея и останавливаются у старинной, на совесть выстроенной погрузочной площадки.

– Даже коммунизм на свой лад он так и не построил. – Старуха кашляет. – Ему бы крепости в руки, чтоб взялся за эти вдохновенные грезы об игре с положительной суммой по-взрослому да употребил бы это все на дело… В былые времена ты всегда знал свое место – и никаких тебе вывертов. Люди были настоящими людьми, работа – настоящей работой, а корпорации – просто вещами, которые делали то, что им говорят, и ничего больше… Потом и она пошла во все тяжкие – и это тоже его заслуга.

– Она? Ты имеешь в виду мою, хм, мать? – Сирхан снова обращает внимание своего первичного сенсориума на ее мстительное бормотание. Во всей этой истории оставались еще аспекты, с которыми он не совсем знаком, но которые ему нужно обрисовать, чтобы убедиться, что все идет так, как должно, – когда судебные приставы войдут, чтобы вернуть разум Эмбер.

– Он прислал ей нашу кошку. Из всех подленьких, низких и откровенно бесчестных поступков, которые он когда-либо совершал, этот был самый худший. Кошка была моей, но он перепрограммировал ее и сбил с пути истинного, удалось превосходно. Дочке тогда было всего двенадцать – впечатлительный возраст, я уверена, ты согласишься. Я пыталась воспитать ее правильно. Дети нуждаются в морали – особенно в меняющемся мире, даже если им это не очень нравится. Самодисциплина и стабильность, иначе взрослости тебе не видать как своих ушей. Я боялась, что со всеми своими апгрейдами она никогда не сможет по-настоящему разобраться в том, кто она такая, что в конечном итоге она станет больше машиной, чем женщиной. Но Манфред никогда по-настоящему не понимал детство – в основном из-за того, что сам никогда не взрослел. Он всегда был склонен вмешиваться в чужие дела.

– Расскажи мне о кошке, – тихо говорит Сирхан. Один взгляд на дверь погрузочной платформы говорит ему, что ее недавно ремонтировали. С краев хлопьями сахарной ваты облетает тонкая белая патина отработанных робопылинок, из-под нее поблескивает металлическая поверхность, сверкающая на солнце синеватыми переливами. – Она вроде как пропала без вести?

Памела фыркает.

– Когда твоя мать сбежала, кошка выгрузилась на ее старвисп и избавилась от своего физического тела. Уж она-то не была тряпкой – единственная во всей этой шайке-лейке. Может, она просто не хотела, чтобы я потащила ее в суд как враждебного свидетеля. А может даже, твой дед установил в нее программу самоликвидации. К сожалению, я не могу ручаться, что это не так. После того как он перепрограммировал себя, чтобы считать меня своим заклятым врагом, вполне мог и не такой фортель выкинуть.