– То есть, когда мать умерла, чтобы избежать банкротства, кошка… решила здесь не задерживаться? Не оставив после себя ничего? Как примечательно! [И как суицидально], добавил он про себя. Если личность искусственного происхождения грузит свой вектор состояния на килограммовый межзвездный зонд, не оставляя за собой архивных копий, а зонд тот улетает за три четверти расстояния до Альфы Центавра, и в его конструкции не предусмотрено надежных способов возвращения в целости, этой личности явно не хватает более чем нескольких методов в фабрике объектов.

– Эта зверюга мстительна. – Памела в сердцах вонзает трость в землю, отпускает ее. Оборачивается к Сирхану и смотрит ему в глаза, чуть запрокинув голову. – Какой же ты у меня высокий мальчик.

– Человек, – на автомате поправляет он. – Прости, но я еще не определился с этим.

– Человек, мальчик, штука, зови, как хочешь. У тебя есть пол, разве не так? – резко спрашивает она, выжидающе разглядывая его, и наконец он кивает. – Никогда не доверяй людям, не способным определиться, мужчины они или женщины. С такими ни за что в разведку не пойдешь.

Сирхан, поставивший свою репродуктивную систему в режим ожидания, не желая испытывать связанных с ней неудобств, пока она ему не потребуется, прикусывает язык.

– Чертова кошка, – жалуется бабушка. – Свела бизнес-планы твоего деда с дочуркой моей и утащила прочь, во мрак. Науськала ее против меня. Подначила ее участвовать во всем этом безрассудном раздувании пузырей, из-за которого и произошло в конце концов перенасыщение рынка, уничтожившее Империю Кольца. И теперь она…

– Она на корабле? – с готовностью спрашивает Сирхан.

– Может статься. – Памела сощуривается на него. – Хочешь и у нее интервью взять?

Сирхан даже не пытается отрицать:

– Я историк, бабуля. Этот зонд побывал там, где еще не бывал ни один человеческий сенсориум. Может, вести, что он нам принес, и стары, и, возможно, сыщутся стародавние иски, которые захотят поживиться командой, но… – Он разводит руками. – Работа есть работа. Мое дело – исследовать руины, и я его хорошо знаю.

– Ха! – Она пристально смотрит на него и очень медленно кивает. Подается вперед и складывает морщинистые руки на набалдашнике трости: суставы на пальцах смахивают на грецкие орехи. Кости настоящего скелета – не экзоскелета одежд – знай себе скрипят, подстраиваясь под ее доверительную позу. – Ты получишь свое, лапушка. И я свое получу. – Шестьдесят горьких лет – и вот уже скоро главная цель окажется прямо на расстоянии плевка. – Между нами говоря, твоя мать так и не поймет, что ее свалило.