– Где я, в музее? На Сатурне? Мы что, знакомы?
– Лично – нет, – деликатно отвечает орангутанг, – но по переписке – да. Я Аннет Де Марко.
– А, тетя! – На неосвоившийся еще мозг Эмбер нахлестывает прибой воспоминаний, и она разветвляет сознание, чтобы сгрести всю кучу в одно целое. Да, когда-то именно эта женщина даровала ей при помощи отца столь необходимую свободу. Конечно.
– А папа здесь? – с надеждой интересуется Эмбер, даже осознавая, что в реальном мире пролетело тридцать пять лет линейного времени: по меркам эпохи, где в одну декаду проходит сразу несколько промышленных переворотов, воды жуть как много утекло.
– Я не знаю наверняка. – Орангутанг лениво жмурится, чешет подмышку, окидывает обстановку взглядом. – Может, он в одной из этих бочек, играет сам с собой в наперстки. А может, ушел в одиночный заплыв – до той поры, пока пыль не уляжется. – Обезьяна вновь поворачивается к Эмбер и таращит на нее огромные карие, слишком человеческие глазищи. – Надо думать, не так ты все это себе представляла?
– Совсем не так. – Эмбер делает глубокий вдох, десятый или двенадцатый по счету из всех, что сделали эти новые легкие. – Что с твоим телом? Ты же была человеком. И что тут вообще происходит?
– Я
– Мой
– Увы, она уже здесь. – Аннет качает головой. – Сирхан – чудно́й ребенок. Он похож на свою бабушку, Памела для него – во многом образец для подражания. Само собой, она будет на встрече – ведь он ее пригласил.
– Они нас будут
– Ну да, а что в этом такого? Этой встречей он хочет отметить старт особого проекта. Он создает семейный архив – и потому покамест замораживает иск. Вот почему все здесь, и даже я. – Аннет довольно скалит свои обезьяньи зубы. – Надо думать, их здорово смутит мой прикид…