— Ну зачем же дьявол, — снисходительно поморщился обезглавленный воевода. — Сам он себя не иначе как
Боярин приободрился. Разговор пошел о вещах здешних, понятных.
— В такого рода делах и на таком уровне, — назидательно поведал он, — про «плату» говорить вообще смешно. А вот что я «имею» — это вопрос другой. Я, конечно, сильнее и Пимена, и Цепеня, — тут он на секунду запнулся, едва не добавив вслух: «По крайней мере, был до недавнего времени». — Но вот если эти двое всерьез стакнутся меж собой, на этой самой почве — мне конец. Что тут делать? — искать друзей сильных. А где их искать? Известно где: «враг моего врага — мой друг». Ну или хотя бы союзник.
— А царь Иван, — продолжил он, не дождавшись ответа Курбского, — уж точно ни Цепешу, ни Пимену не друг. Кровососы вообще никому не товарищи, а с Пименом их разделяет насмерть вопрос церковный. У Иоанна католики с лютеранами в большие начальники иной раз выбиваются, а иудеи не только по меняльным лавкам сидят, но и в приказах служат — а такие порядки не всякому православному по нраву. Помнится, ты и сам кипятился насчет ихнего новгородского «
— Ну а мне — куда деваться? — подытожил боярин. — Кровь я не пью, а лоб крещу — но Об пол не разбиваю. Так что наше с царем Иваном… — он чуть призадумался, подбирая слово, — общение, — (слово нашлось), — вполне естественно вытекает из сути политики.
— Ишь ты, — Курбский склонил голову на плечо, как умная собака, слушающая хозяина. — Это, значит, по твоей науке так выходит… И что, все так делают?
— Похоже, что все, — вздохнул триумвир. — Даже герои древности. У Геродота, историка греческого, рассказывается, как Греция с персидским царем воевала и того одолела. Однако же, пока воевала, каждый второй политик греческий с царем тем сносился и помощь ему предлагал. Не потому, что персов любил, а чтобы свалить политика первого…
— УмнО, — оценил воевода. — А еще умнее было бы собрать вас всех, политиков, в один мешок, да зашвырнуть в самое пекло. Самое вам там место!
— А править кто будет? Дела решать? — осведомился Годунов.
— Царь самодержавный! — твердо сказал Курбский. — И чтобы он один был и всё решал! Тогда непотребства этого не заведется!