— Не ведаю. Но
Откуда-то сверху зазвенело, и неживой свет стал меркнуть.
— Это мне. Ну, главное я сказал, теперь уж ты сам соображай… И вот еще что: я так чую, ты
Дождливая рассветная муть за окошком была под стать невеселым — как и обычно в последнее время при пробуждении — думам триумвира. То крысы, то Курбский… Вот ведь странно: ни разу прежде он во снах не являлся. К чему бы это?
Крякнув, Годунов выпростался из-под тяжелого одеяла. Прокашлялся. В глазах плавали мелкие черные мушки, горло саднило, но вчерашнего упадка сил уже не было. Хотелось умыться теплой водой, облачиться в домашнее, испить горяченького… Да, он определенно пошел на поправку.
Однако радоваться было рано. Встав на ноги, Борис Феодорович почувствовал — сил мало, надобно прилечь.
Снова пришли грустные мысли. Взять того же Курбского, думал боярин. Ну если по-чесноку —
Боярин припомнил рассуждения воеводы из сна. Ну понятно, это его же старые мысли. И про то, что должен остаться только один, и что Цепень, если их партия зайдет в тупик, может пойти на крайность и просто
Но мы еще с тобой повоюем, Влад-Владыч. Расстановка фигур в нашей партии с недавних пор, похоже, кое в чем поменялась, и не в твою пользу — при всем излучаемом тобою парализующем страхе.