Оказавшись на улице, в промозглых зимних сумерках, доктор поплотнее запахнул шубу, после чего тщательно осмотрелся. В условленном месте Белого города — в популярном у средней руки купчиков трактире «Соловей-разбойник» на Кузнецком, где риск быть случайно узнанным тамошним контингентом минимален — его ждала важная встреча: не то чтобы секретная, но совершенно не нуждающаяся в излишней огласке.

* * *

— Вина, конечно, у тебя здесь нет? — брюзгливо осведомился доктор Фауст, разглядывая окошко кабинета, сделавшееся после недавнего внезапного ремонта совсем крохотным и почти непрозрачным.

Хозяин кабинета виновато развел руки.

Прокуратор Высшей патриотической школы экономики (ВэПэШа — Э, или попросту «Вышки») Кузьма Кузьмич, прозванный в кругах московской элиты «Камасутрой» за необычайную изобретательность в непростом деле ублажения начальства, давно пресытившегося ласками лизоблюдов старорежимных, «с капустой в бороде», был элегантным молодым человеком, чей облик один язвительный заезжий русофоб увековечил так: «Представитель творческой, но немного двусмысленной профессии: то ли элитный сутенёр, то ли карточный шулер, то ли преподаватель Высшей школы экономики».

Школа была некогда учреждена иждивением Годунова для идеологического обслуживания Фаустовой денежной реформы, с безвозмездной передачей ей обширного комплекса казенных зданий на Мясницкой. Однако по нынешнему времени Камасутра, чьи эрогенные зоны отличались необычайной чувствительностью к малейшим дуновениям в сферах, резко сменил ориентацию и переключился на бизнес-консультирование эффективных менеджеров из Влад-Владычевых госкорпораций вроде Росмыла и Роспепла. С понятным для их бизнесов результатом — ибо «экономика», коей торговала Школа, была даже более второй свежести, нежели ее «патриотизм», а этого, последнего, только-только хватало на поддержание в рабочем состоянии русской народной приметы: «Раз заговорили про патриотизм — значит, опять проворовались».

Впрочем, черт бы уж с ним, с патриотизмом — но вот экономика… Фаусту, автору бессмертной максимы: «Люди — это наша новая пушнина», было лучше чем кому-нибудь известно: экономике здешней пришел пушной зверек. И теперь одна надежда — на Премудрого попугая…