Очередное появление товарища Петровича в эксгуматоре было встречено с искренним возмущением.

— Вы глупец! — кричал Синекура в лицо землянину. — Вы посмели издеваться над нами? Где Феофан? Где Урса?

— Насчет Урсы ничего не могу сказать, — признался Петрович.

Ему даже жалко стало главного врача. У него горит душа, он обречен на нелюбовь, но сам, похоже, знает об этом и все-таки не отступается. Ведь Феофан упомянут лишь для прикрытия, чтобы не сорваться окончательно, чтобы не выдать сокровенное, наболевшее…

— Эх, моя бы воля! — Синекура выматерился в сердцах. — И что он с вами цацкается?

— Кто он? — спросил Петрович, слегка двигая затекшими от наручников руками, и вдруг прислушался к себе.

Сейчас Синекура скажет: идите вы все к черту.

— Идите вы все к черту! — закричал Синекура.

Худой, бледный, измотанный, изъеденный своим несчастным бессмертием, главврач повторял мысли землянина. А сейчас он скажет: Урса Минорис означает Малая Медведица.

— Урса Минорис означает Малая Медведица, — прошептал Синекура.

А я ему скажу:

— Конечно, господин Синекура, — повторяя за собой, изрек скучным голосом Петрович.

— Урса Минорис означает Малая Медведица, — ученически повторил Синекура.

— Конечно, господин Синекура.

Санитар обалдело крутил глазами. Между тем начальство опять повторило сакраментальную фразу, а подопечный снова согласился. Такое иногда бывало с Варфоломеевым там, на Земле. Как правило, он сам прекращал это странное наваждение, как будто не желал брать на себя всю полноту ответственности за управление ходом событий. И сейчас он решил — хватит, и оборвал замкнутый круг:

— Так кто же со мной цацкается?

Синекура мотнул головой, будто стряхивая с себя упавшую сверху штукатурку. Он еще некоторое время приходил в нормальное состояние, но до конца это ему так и не удалось.

— Отойдем, — Синекура оттащил землянина подальше от санитара. — Вы думаете, это я убил Мирбаха? — губы его дрожали.

— Думаю, да.

— Нет, не я. Но я знал, — и после заминки добавил: — По службе, так сказать. — Еще тише спросил: — Где Урса? — и сразу же сжал плотно губы, наверное, испугался, что опять начнет повторять латинский перевод.