— Ах, кузина, что-то твой гений нынче сумрачен, — не может удержаться от замечания баронесса Софи.

— Оставь этот тон! — Катрин неожиданно для себя самой ударяет ладошкой по столу, да так, что посуда звякает.

Иван Разбой в библиотеке, в кресле; он твердо намерен дожидаться здесь дюка. Книга из шкафа взята наудачу, он пытается читать, вяло перелистывает.

Однако книга вскоре отложена в сторону, не до чтения. Не хочется ничего. Как-то всё перекособочено, неуютно. Вот дюк вернется, а там… Серость всё это, бессюжетно.

Уже и в сон потянуло. Нервическое, что ли? Надо бы почитать, отвлечься. Разбой прикрывает глаза и вытягивается в кресле. Перед глазами — большой казенный конверт со странными печатями. Вот эти зловещие скрещенные рожки́. Что там — приглашение на бал гомункулов? вызов на дуэль? всё сразу? Печать с треском ломается, огромный тяжкий конверт распахивается словно адские врата. А там ничего внушительного. Там Гений У, ему неуютно, потому что рядом Символист Василий, рядом с которым быть невозможно. А тот кричит и требует.

Нет, не кричит. И ничего уже не требует, кажется, он всё уже потерял, куда-то опоздал; он в тихой ярости, в злобе на весь мир. Как угодившая в переделку кобра, бросается на палку змеелова, самого его не замечая, не ведая его намерений.

Собеседники всё в той же убогой комнатенке. Тускло светит керосиновая лампа, свет выхватывает пол-лица Символиста, оставляя другую половину в густой тени. Освещенный глаз холодно отсвечивает линзой монокля. Но и второй поблескивает из глубокой тени — загадочно-зловеще. Символист вполголоса цедит слова:

— Ты болван, ничтожество. Я сам разыщу. Я уже почти разыскал. От тела сна не спрячешься. От тела сна никому ничего не утаить. Во всей совокупности миров. У меня там Марк Самохвалов — вот кто всё выложит. Теперь мы его отыщем и всех выявим. Понял, ты, медуза, сопляк, ничтожество?

Гений У глядит оторопело, как на больного, и боится слово проронить. Он ничего не понимает.

Нет, невыносимо; бежать отсюда, скрыться…

Иван Разбой сидит за дисплеем и чертыхается: модельные расчеты, подбор коэффициентов, хитроумные кривые, тупой компьютер; а Надя там уже, наверное, собирается, марафет наводит. Не забыть бы цветы, какие там полагается? Гладиолусы? А, какие будут. Да что за беда такая, чего глаза-то режет? Словно со сна на яркий свет.

Он уже понимал, что все эти сны наяву — совсем сны; уже привык к пробуждениям в себе второй ипостаси, неважно — сон это или не сон.

На этот раз он будто на съемочной площадке, но не в привычном амплуа, а исполнителем второстепенной роли. И уже известно, к чему все декорации, и что за сюжет, и какова судьба главного персонажа. Вот только одно рассказать позабыли — в чем, собственно, состоит роль Ивана Разбоя. А между тем команда «мотор» уже прозвучала, уже надо изображать, что-то делать, куда-то двигаться, иначе рухнет эта самая судьба главного персонажа, пойдет по вывихнутому сценарию.