Тут уже наступила грань, где кончалась “презентация невинности” и начиналась “презумпция невиновности”.

— Не знаете? — переспросил я и перевёл взгляд на Андреевича. — Вы знаете?

— Это подразделение нам не подчиняется, — промямлил Андреевич, — оно находится в прямом подчинении Министерства обороны.

— То есть, маршала Жукова? — уточнил я.

— Выходит, что так, — согласился Андреевич, отводя глаза.

— Почему их так называют “итальянцами”? — продолжал допытываться я.

— Говорят, что первоначальную подготовку этому подразделению преподавали итальянские инструкторы, взятые в плен во время войны, — ответил Черкашин, — но я точно ничего не знаю. Знаю, что это центр подготовки подводных подрывников. Слово диверсант там не употребляется.

— Но фактически это такие же подводные диверсанты, как диверсанты князя Боргезе? — уточнил я.

— Вы хотите сказать, — широко открыл глаза Андреевич, — что это диверсанты маршала Жукова? Вы понимаете, что вы говорите?

— Но это не я сказал, — улыбнулся я в ответ, — это вы употребили фразу: “Жуков и его диверсанты”[5].

6

Содрав с близнецов подписку о неразглашении и пообещав заплатить за разбитую чернильницу и побелку потолка (как-никак “казённое имущество”), я, сопровождаемый прихрамывающим Лёшей, покинул здание штаба флота.

— Чуть ногу не сломал, — пожаловался лейтенант.

— У вас практические занятия в школе проводились? — поинтересовался я.

— Нет, — признался он, покраснев, — как Сталин умер, так практические занятия и отменили. А у предыдущих выпусков практика почти всё учебное время занимала.

— В нашем деле главное — теория, — утешил я его, — а практика приложится. Это дело наживное. Катер у вас есть? Или лодка.

— Катер есть, — доложил Лёша, — а зачем вам?

— Хочу на месте преступления побывать, — сказал я.

Вообще-то делать мне на месте преступления было нечего. Там работали государственные комиссии, а в данной обстановке ни я им, ни они мне помочь ничем не могли. Кроме того, мне было почти официально запрещено вступать с какими-либо комиссиями в контакт. Но побывать на месте уникального государственного преступления мне всё-таки хотелось. И я решил так и поступить.