— Надю забираем, — тихо сказал он ошарашенным друзьям, когда поднялся на этаж. — Я не позволю, чтобы поганые твари её тут съели.

— Давай помогу… — протянул руки Волк, шагнув навстречу другу.

— Нет! Это моя ноша.

Шокированные, Волк и Лара молча расступились, пропуская Ирбиса. Посмотрев вниз, они с удивлением увидели на нижних площадках множество юрких пятнашек, которые скулили как собаки, без конца кружили, но держали какую-то непреодолимую дистанцию до Ирбиса. Запоздало оглянувшись назад, они обнаружили, что толпа серых в коридоре, что гналась за ними, замерла на месте, неуверенно раскачиваясь и не решаясь двигаться дальше дверного проёма.

— Однако… — удивился Волк, — откуда такое смирение?

Он посмотрел на Лару. Та пожала плечами, вытерла рукавом холодный пот со лба и устало вздохнула.

— Неожиданно, конечно, но, думаю, стоит воспользоваться.

Не переставая оглядываться, они последовали за Ирбисом, который размеренно и с неотвратимой решимостью шагал вверх, мимо серых, которые в страхе расступались перед ним и его ношей.

Когда смотрящие, наконец, добрались до «люльки» и стартовали с крыши марка, Лара оглянулась. Едва чудо-машина поднялась на полсотни метров, прежде чем нырнуть между этажек, крышу мгновенно заполнила толпа серых, которые неистово трясли руками и громко стонали, оставшись без своего странного жестокого опекуна. Казалось, они все собрались здесь на предсмертный призыв монстра, убитого Ирбисом. Станут ли они когда-нибудь снова людьми? — подумала девушка, — успеем ли мы спасти хотя бы оставшихся? Она осторожно взглянула на Ирбиса. Тот, не оборачиваясь и глядя куда-то вдаль, направил «люльку» на север, взяв курс на Ликамск. Лара взглянула на валяющийся на полу рюкзак с головой монстра, за которую смотрящий заплатил такую высокую цену, на тело Нади, завёрнутое в плед, и отвернулась.

На западе, из-за огромной, почти во всё небо, слоёной лепешки густых фиолетовых туч выскользнуло громадное пылающее солнце и тяжело оперлось на острый штакетник чёрных этажек мёртвого Ромова, плотно изрезавших горизонт. Серые, освещённые сбоку багровым светом светила и от того ещё более страшные и зловещие на вид, дёргаясь, стояли у края крыши и смотрели вслед «люльке», пока та не скрылась из виду. А потом они стали прыгать вниз, всё так же тряся конечностями и издавая мучительные стоны.

* * *

Зулус умирал.

Сорс держал его за руку и чувствовал, как та слабеет с каждой минутой. Он едва сдерживал слёзы и отвлекал разговорами себя и друга, когда тот приходил в сознание.

— Знаешь, Тон, я тут недавно вспоминал случай из детства… Когда я чуть не расколол свою голову как орех, играя с остальной дворовой мелкотой в пятнашки. А моя мама очень тогда испугалась за меня и заплакала. Я вот подумал: как странно. Мы, люди, похожи на такого вот несмышлёного мальчишку, что несётся сломя голову куда-то ради своего мимолётного удовольствия в жизни… Земля — добрая мать, уютный дом, вон сколько добра на ней, и в ней… Но ведь ничто нельзя терпеть вечно, а? Как ты тогда сказал? «Осень человечности»? Тут, пожалуй, вернее будет «осень человечества». Хозяин дома решил, наконец, навести порядок… Но будет ли весна после мёртвой зимы? Или нас тоже когда-нибудь кто-то раскопает как этих несчастных паразитов, а мы снова начнём играть в пятнашки со смертью… Хотя… Ты знаешь, Тон, твой дед был прав: это и вправду закат, и вправду осень человечности. Только она началась гораздо раньше этой войны.