Если они ещё живы, конечно.

* * *

Из мрачных раздумий Дмитрия вернул сарашонок:

– Идём, руска. Хозяин зовёт.

Когда подходили к селению, ветер переменился, и в ноздри нестерпимо ударило вонью – пахло чем-то гниющим, да вдобавок с резкой примесью аммиака.

Ярилов закашлялся, вытер заслезившиеся глаза:

– Господи, чем так несёт?

– А, это поганица, – мальчишка даже не поморщился, – всякую дрянь стаскивают: дерьмо, звериную требуху, ботву, золу. И старшие мочиться туда велят.

– Зачем?

– Так для огорода же, – удивился сарашонок, – чтобы росло лучше. Потом на грядки относят.

Дмитрий, прикрывая рот рукавом, вошёл в землянку. Волхв возился в полутьме: чадящая плошка едва освещала деревянные полки с горшками, сухие вязанки травы под низким потолком, стонущую женщину на лавке.

Хозяин кивнул русичу:

– Садись. Я скоро закончу.

Велел соплеменнице, нестарой ещё, задрать рубаху – Дмитрий прикрыл глаза, чтобы не пялиться на обнажённое тело, на тяжёлые груди с черносливами сосков.

Волхв достал с полки горшок, снял крышку – запахло серой. Вытащил кусок жёлтого, похожего на мыло, вещества, начал смазывать сочащиеся сукровицей язвы. Женщина притихла.

Колдун закончил процедуру, отпустил страдалицу. Повернулся к Ярилову:

– Ну что, привели тебя огни, куда надо? Я знал, что ты догадаешься за ними пойти.

Дмитрий ответил неуверенно:

– Не знаю. Привиделось многое, но не всё понял. Да и верить ли…

Волхв подошёл, ухватил за запястье. Поглядел на браслет, довольно поцокал языком: