— Последний романтик эпохи Большого террора, — тихо и задумчиво произнёс Борис.

— Да не совсем. Я и мои товарищи работали в основном по загранице. К тем репрессиям, о которых у вас сегодня не пишет только ленивый, мы прямого отношения не имели. И это — чистая правда, поскольку если бы имели — меня бы уже шлёпнули давно и я бы не мог сейчас разговаривать с вами, читать ваши газеты и пить ваш коньяк. Кстати — за книжку воспоминаний Судоплатова огромное спасибо!

— Понравилась?

— Нет, конечно. Как может понравиться, когда узнаешь, как скверно сложилась жизнь практически у всех, кого я знал и с кем работал… Шпигельглас расстрелян, Мельников в конце войны застрелился… А у выживших — дети и внуки либо стали капиталистами, либо сбежали из страны.

— А вот у меня, — ответил Борис, — вы только не удивляйтесь, от воспоминаний Судоплатова осталось почему-то очень светлое впечатление.

— Почему?

— Потому что книгу написал человек, с начала и до конца веривший в то, что он прав. И когда всё у него пошло прахом — не разочаровавшийся и не озлобившийся. Один лишь эпизод, когда ему в тюрьме по распоряжению Хрущёва прокалывали спинной мозг, а он, чтобы избежать расстрела, делал вид, что сошёл с ума и не чувствует боли — одно это чего стоит! Хотя к тому времени Судоплатов уже успел побывать на самом верху, почувствовать себя небожителем — и тут вдруг падение, позор, неизвестность. Другой бы сломался, пожелал бы себе скорой смерти и получил бы её — а он предпочёл побороться с судьбой. Хотя понимал, что жаждущий его смерти новый генсек пришёл надолго и шансов — почти никаких.

— Да, та прав, пожалуй, — помолчав, согласился Петрович. — То, что начал Ежов, Хрущёв довёл до конца. Извёл последних, кому было не наплевать.

— Хрущёв, конечно, законченный негодяй, — возразил Борис, — но люди начали костенеть и разочаровываться немного позже. В семидесятые годы и, особенно, в начале восьмидесятых. А при Хрущёве всё-таки мы полетели в космос.

— Из того, что я успел прочесть, могу судить, что полетели — на старых дровах….

— Ладно, мальчики, давайте закончим этот спор, — решительно заявила Мария. — А то мы словно на похоронах. Идеи мертвы, люди мертвы… Ничуть не мертвы! И люди живы! Это же ведь настоящее чудо — вы явились, как среди ясного неба гром, пришли, откуда никто не приходит, и теперь находитесь здесь, среди нас, со всеми своими эмоциями, переживаниями, со всей вашей верой!.. Чем не чудо? И ведь это чудо не могло произойти просто так. Значит, нам всем что-то предстоит сделать, сделать что-то очень важное. Ведь так? Или я не права?