Алексею не терпелось поскорее вырваться из пусть гостеприимной, но ставящейся с каждым днём всё более тесной и невыносимой от воспоминаний прошлого собственной квартиры и хотя бы мельком пройтись по знакомым московским местам, где, как он был уверен, ещё можно было встретить следы былого. А вот от намерения посетить бывшую родительскую дачу пришлось отказаться, поскольку на её месте теперь находился закрытый санаторий, пруд был засыпан, а на месте старой липовой аллеи космическая фотография показывала теннисный корт.
Встречать когда-то столь любимый праздник Первого мая тихо, буднично и заурядно, без повсеместного трепещущего кумача знамён и проникающих в распахнутые окна задорных звуков песен было непривычно, и Алексей даже посетовал Борису, что его современники становятся скучными и даже не хотят радоваться весне. Борис, поначалу готовый согласиться с этим утверждением, затем неожиданно возразил в том духе, что теперь «эмоциональная кульминация» сместилась на День Победы.
— С некоторых пор девятого мая у нас, — пояснил он, — это вроде светской пасхи, праздник жизни и воскресения. Войну, конечно, теперь никто не знает по-настоящему, фронтовиков практически не осталось и если среди них ещё и найдутся единицы, которые прошли через настоящий ад, то они, скорей всего, давно заменили его в своей памяти каким-нибудь не рвущим душу мифом… Но тем не менее большинство из нас чувствует свой долг перед воевавшими. Люди понимают, что жизнь устроена не вполне справедливо: мы вот живём и наслаждаемся, а те — сгинули, ничего от жизни не вкусив и не узнав. Девятого мая это чувство выходит из подсознания и люди об этом могут если не говорить вслух, то хотя бы задумываться. А так, конечно, ты прав, прежнего духа сегодня нет и в помине. Однако если народ когда-нибудь забудет и про День Победы — то всё, ему конец…
— А почему ты сказал про праздник воскресения? — поинтересовался Алексей, глядя сквозь давно не мытое оконное стекло на крыши домов, освещённых склоняющимся к закату солнцем. — Ведь люди даже прежде не очень-то в христианское «воскресение мертвых» верили, а тут, сегодня — неужели они что-то подобное имеют в виду?
— Ну как же? Вот вы вдвоём уже взяли — и воскресли, — решил отшутиться Борис.
— Может быть… Но ведь нас, похоже, никто тут не ждал и не ждёт. Я просто хочу понять, за что сегодняшние люди, как ты говоришь, любят День Победы. За то, что теперь нет войны и что ни тебя, ни близких твоих не убьют? — вряд ли, слишком много времени прошло. В благодарность я тоже не очень верю. Искренняя благодарность живёт лишь у поколения современников и очевидцев, а затем исчезает без следа. За три века Россия, кажется, с одной лишь Турцией воевала не менее десятка раз, там тоже были страшные жертвы, но разве кто-то их сегодня вспоминает?