— Надеюсь, что в этом не будет нужды, — сухо проронил лейтенант.

Развернув коня, я молча натянул поводья и пустил его «пассажем» — как на параде.

* * *

До темноты мы едва ли успели сделать тридцать миль, вместо запланированных пятидесяти, зато сержант успел еще дюжину раз побывать на земле, и украсить свою физиономию парой ссадин, шишек и порезов.

— Эта проклятая тварь задумала меня прикончить! — взревел он, в очередной раз поднимаясь с земли. — Лейтенант, ради всего святого, давайте поменяемся конями!

Жеребец Тома Сайлса злобно всхрапнул, и попытался цапнуть зубами за руку, протянувшуюся к его узде.

— Похоже, что ваша скотина ничем не лучше моей, — сержант пригорюнился, и полез в седло, бормоча себе что-то под нос по-немецки.

В сгущающихся сумерках я нашел хорошее место для ночлега. У невысокой скалы, заслоняющей нас от ветра и скрывающей от любопытных глаз, из самого основания бил крошечный родник. Чистая прозрачная вода собиралась в глубоком каменном углублении, вокруг которого стелился настоящий ковер цветов и изумрудно-зеленой сочной травы.

Расседлав коней, и сняв с вьючных лошадей тюки с припасами, мы разложили маленький костер, на котором тут же зашкворчала сковородка с беконом и забулькал кофейник.

— Замечательно! — Том Сайлс вытянулся возле костра, закинув ногу на ногу, и подложив под голову седло. — Нет ничего лучше, чем вечерний привал после дня проведенного в седле!

Лейтенант хрустнул пальцами и закинул руки за голову.

— Знали бы вы, как мне этого не хватало, — Сайлс улыбнулся. — Сколько раз я просыпался посреди ночи в душной каюте на «Геркулесе», и, глядя в низкий серый потолок, мечтал о том, чтобы над моей головой вместо него оказались яркие звезды, а вместо гула моторов я слышал лишь шум ветра да шорох степных трав.

— Ага, а так же волчий вой, и жужжание москитов! — сила удара, с которой Хасс хлопнул себя по шее, могла запросто отправить простого человека в нокаут.

— Все вы городские такие, — лейтенант небрежно отмахнулся. — У моего отца было большое ранчо в Канзасе, так что я и все мои братья с раннего детства привыкли подниматься в седло до зари, и спускаться на землю уже в сумерках. Большую часть года мы спали под открытым небом, а перебирались в дом лишь тогда, когда лужи затягивало льдом.

— Я тоже вырос под открытым небом. На улицах Гамбурга, — Хасс ухмыльнулся, наливая дымящийся кофе в большую жестяную кружку. — И вспоминать об этом мне совсем не хочется.

Несмотря на всю свою показную грубость, сержант, похоже, был совсем неплохим малым, и мы бы запросто с ним поладили при других обстоятельствах.