Походный атаман был человеком заслуженным, точнее — поломавшим службу, это было видно сразу. Буйная повитель седых волос, делавших его похожим на льва, такого же цвета седая борода, массивное, но без грамма жира, мосластое тело. Кривоватые ноги кавалериста и большие, подвижные руки сабельного рубаки и стрелка. По всей правой стороне лица петляет, перебиваясь неровными, белыми, не выгорающими под солнцем стежками чудовищный сабельный шрам. Правый глаз тем не менее — сохранился и грозно взирает на окружающий мир, равно как и левый — правда из-за ранения кажется, что атаман смотрит каждым глазом в свою сторону, правым в правую, а левым в левую. Близкие атаману люди знают, что сабельное ранение он получил в лихом деле под Баакубой, когда кавалерийская группа Буденного[136] сошлась накоротке с Девятым, Ее Величества, Королевы Великобритании гвардейским уланским полком. Тогда верный конь — как почувствовал, без команды рванул на дыбы, когда расстрелявший все патроны впустую британский улан маханул саблей. Тогда уже саблями то мало махались, все больше из револьверов, да из Маузеров палили. Таких сшибок избегали, да вот тут не получилось избежать. Полуживого — вырвавшись из схватки конь притащил в часть, доктора сначала и вовсе отказались. Вылечили сами казаки — смесью паутины и пороха. Командир полка, прибыв проверить раненых в деле казаков сказал: если сейчас жив остался, до ста лет не умрешь. Так оно, по сути и вышло. Атаман Павлов с тех пор не верил никаким врачам, презрительно именуя их «докторишки», не боялся смерти и не сдерживал себя в гневе. О чем казаки знали, и старались атамана лишний раз не гневать…

Увидев вошедшего, атаман поднялся из-за стола. Ему было уже за пятьдесят — но глаз по-прежнему был орлиный.

— Кто таков? — голос был похож на ворчание потревоженного крупного зверя, кубыть камни перекатываются

— Хорунжий Велехов, господин атаман! — Велехов принял уставную стойку

— Велехов? — атаман подумал — какой Велехов? Какой станицы рожак?

— Вешенской, господин атаман. Но так-то я с Востока, просто… переселились. Потом обратно вернулись.

Атаман фыркнул в усы.

— Без господ. Не люблю. Звать как?

— Григорием крестили.

— Григорием… знал я одного Григория… и тоже из Вешенской. В Междуречье служил. Не отец твой, часом?

— Дядя. Меня в его честь и крестили. Он в Басре погиб. Уже потом.

— Да, так и было.

Григорий думал, что атаман предложит помянуть, но он не предложил

— Хороший казак был. Дельный, отчаянный. За его голову моджахеды тысячу николаевских червонцев[137] давали…