— Послушай, парень, — нахмурился Мара, — ты это прекращай, а то накаркаешь. Да и с чего ты взял, что мы проторчим в этой дыре еще сорок лет?

— А с чего ты взял, что не проторчим? — парировал Барест. — Мы здесь до тех пор, пока нас не отзовут. А уж когда это произойдет — через год или через сто лет, — одному Ро Харисти известно.

Мара смущенно пожал плечами. Мальчишка был прав. Немного подумав, старый Страж повернулся к Двану, увлеченно занятому угощением полоской бабата Защитника Элсу.

— А ты что думаешь по этому поводу, Дван? — спросил он.

Дван, считавшийся, несмотря на молодость, самым набожным из Защитников и признанным авторитетом в религиозных вопросах, предпочел уклониться от прямого ответа:

— Не мне гадать, какова будет воля Старейшин.

Дебаты, захватившие почти всех присутствующих, продолжались до утра, а Барест и Мара, первыми начавшие спор, вскоре оказались в роли сторонних наблюдателей. Мнения, как и следовало ожидать, разделились, но большинство все же склонялось к тому, что еще не родившегося младенца следует предать смерти.

Наутро Хранительница Сэлия, неизвестно как прознавшая о ночной дискуссии, вызвала к себе Стража Мару и повелела ему довести до сведения подчиненных, что применять насилие в отношении колонистов и их детей запрещается, за исключением тех случаев, когда это предусмотрено Уставом.

Госпожа Сэлия имела формальное право отдать такой приказ; в табели о рангах Хранительница и Страж делили одну и ту же позицию, только первая в духовной иерархии, а второй — в военной. С другой стороны, в условиях дикой и неосвоенной планеты статус военного руководителя автоматически возрастал, так что Мара мог и проигнорировать Ее требование. Но он был знаком с Сэлией очень давно, знал, что Она разделяет его неприязнь к владыкам Анеда и проводимой ими политике, и уважал за это. Поэтому он просто наклонил голову и сказал:

— Как будет угодно моей госпоже.

После смерти новорожденного споры сами собой прекратились. Но не забылись.

Более всего досаждал Двану солнечный свет, но гравитация и атмосфера немногим ему уступали. Сила тяжести на поверхности планеты Изгнания была процентов на тридцать меньше, чем дома: Возвращаясь каждый вечер на борт звездолета, где Грависфера по прежнему генерировала привычные условия родного Мира, он еще на подходе к трапу начинал ощущать ожидающую его ночью повышенную нагрузку. К началу второй зимы его раздражение этими ежедневными перепадами достигло пика и превратилось чуть ли не в навязчивую идею. Организм Двана, как и других Защитников, реагировал по-своему, отзываясь на подобное издевательство ломотой в суставах, болью в мышцах, одышкой и учащенным сердцебиением после обязательных вечерних тренировок на Арене звездолета.