Звали ее Светлана, а фамилия ее была чудной: Файр. Сочетание имени и фамилии девушки всколыхнули в душе Филиппа какие-то смутные ассоциации, но он не мог понять, какие именно. Отчество ее было под стать: Джорджевна. Папа ее, Джордж Файр, крупный английский буржуй, отличался большой любовью к женщинам, временами переходящей в сатириаз. Надо отдать ему должное – на возлюбленных своих он неизменно женился, а разводясь, обеспечивал неплохое содержание как бывшим супругам, так и нажитым в браке с ними детям. При всем при том до сих пор почему-то не разорился.

Светлана поведала о шалостях предка-вертопраха без напряжения, подшучивая и посмеиваясь. Похоже, комплекс брошенного ребенка был ей чужд. Образование она получила в Великобритании, состоятельных и влиятельных родственников стараниями папочки у нее было пол-Европы (и пол-Америки в придачу), но она предпочла вернуться в Россию. Она понимала, конечно, что ее нынешний чин – просто синекура, что сама она только украшение, а реальное руководство банком совсем в других руках, но амбиций у нее и не было. Зато, говорила она, у меня нет проблемы с финансами, масса свободного времени и карт-бланш по части отделки и декорирования банковских помещений. Декор и дизайн – два ее сумасшедших хобби. Аквариумы – ее заслуга и гордость, как и униформа служащих. Как, разве Филипп не обратил внимания на костюмы служащих? Ах, он смотрел только на нее…

Филипп слушал, попивая замечательный душистый чай и восхищенно любуясь то девушкой, то кошачьей акулой. Впрочем, акула была мелковата. Но хищность повадки чувствовалась. В Светлане хищности не чувствовалось. Огонь – огонь да, был. Огонь под пеплом. Fire under ahs. Филиппу было хорошо рядом с нею. Ей рядом с ним, кажется, тоже.

Он рассказал ей все. И о нежданной командировке в Италию, и о работе на Марчегалии, и о злосчастной аварии. Собственно, рассказ его основывался лишь на показаниях свидетелей. Сам он ни черта не помнил. Врезался головой в лобовое стекло автомобиля, когда автомобиль, в свою очередь, врезался в опору эстакады на скорости сто шестьдесят километров в час. Между прочим, никакие подушки безопасности на такой скорости не избавляют от травм, плохо совместимых с жизнью. Бригада спасателей с бензорезом и гидравлическими ножницами выцарапывала пассажиров из расплющенного фиата полтора часа, закономерно ожидая, что внутри лишь изуродованные трупы. Он выжил, спасибо тренированному мышечному корсету. И никаких почти следов. Только крошечный шрам на ухе, шрам на лбу – под волосами, да не совсем ровно сросшееся седьмое ребро справа. Пустяки. Водителя вообще в клеенчатый мешок по частям складывали, а дядька переводчик, что на заднем сиденье находился, до сих пор хромает как Гефест. Кусок кузова, здоровенный и острый, точно боевой кинжал, пробил ему бедро, почти отхватив ногу. А у Филиппа отшибло напрочь память. Словно в скверной мыльной опере.