— Боюсь, что он все еще могущественен, — обреченным голосом произнес Цимбал.

— И еще один вопрос, Григорий Ильич, — после некоторого раздумья спросил Левченко. — Извините за режущее ваш слух прозвище, но Трофейщик — это результат экспериментов «Тополя-8»?

— Мое мнение — наверняка, — не задумываясь ответил Цимбал. — Простите, молодые люди, но я пожилой человек и меня утомил ваш перекрестный допрос. Прямо как в застенках НКВД, ей-богу!

— Наверное, нам пора, — Левченко бросил неуверенный взгляд в сторону Ирины и поразился выражению ее лица: ее широко открытые глаза недвижно замерли, глядя при этом на старика так, что Александру Эдуардовичу вдруг стало чертовски неуютно, и он поспешил отвернуться.

— Кажется, гостеприимный хозяин рассказал нам далеко не все, что хотел, — произнесла Гончарова, продолжая буравить ерзающего Цимбала немигающим взглядом.

— Клевета! — взвизгнул старик. — Пусть эти жалкие анонимщики придут сюда сами! Написать можно все, что угодно! А доказательства где, где? — он как-то весь в одно мгновение переменился, сжался в комок, злобно глядя на Ирину исподлобья.

— Вам просто необходимо самому во всем сознаться. — монотонно и настойчиво твердила Гончарова. — Вы сами знаете это, Григорий Ильич, не будьте ребенком.

— Ну зачем вы пришли? — неожиданно для Левченко, у Цимбала задрожала нижняя губа, а из глаз брызнули слезы.

— Мы уйдем, Григорий Ильич, — бесстрастно продолжала Ирина. — Но сначала вы снимете с себя груз ответственности и расскажете то, о чем больше никто, кроме вас, не знает…

Левченко вдруг стало жалко этого беспомощного, плачущего от бессилия старика. Ирина была слишком безжалостной с ним, и Александру захотелось остановить ее. Он уже было собрался окрикнуть Гончарову, когда Цимбал внезапно расхохотался. Левченко решил, что старик спятил, но говорить тот начал вполне осмысленно.

— Это была моя совершенно случайная сладостная месть, — довольно улыбался Цимбал. — Месть некогда родному «Тополю-7». Хотя, скорее всего, этого никто даже и не заметил. Получается, что отомстил я будущим историкам, окончательно запутал этих копошащихся в прахе сволочей. Поделом им — нечего нас позорить! Мы — люди подневольные, исполнители чужих дурацких прихотей…

— Поближе к делу, Григорий Ильич, — прервала его Ирина. — Что именно вы совершили?

— Ничего особенного, — Цимбал снова хихикнул. — Просто тщательно растер одну бумажку и подтерся ею.

— Товарищ Цимбал, — нахмурилась Ирина. — Вы же понимаете, что физиологические подробности вашего героического прошлого интересуют нас гораздо меньше содержимого той самой бумаги.