— Тебя заставили провезти инфекцию на нашу планету обманом? — спросил Император после паузы, осмыслил услышанное.

— Да, — ответил Владимир, глядя прямо в глаза Императору.

— Согласился ли бы ты привезти инфекцию на Анданор, если бы Сопротивление вышло к тебе с подобной просьбой?

Володя вспомнил девушку, умиравшую от лихорадки по стереовидению; крестьянина, просившего кровью из своих пузырей автобусную остановку, и ответил уверенно:

— Нет.

— Ну просто невинная жертва, — прокомментировал Император себе под нос, и Владимир увидел, что вновь оказался честен — белесая стена молчаливо согласилась с его ответом.

Император задумался и, поднявшись, опустился на трон, не на поручень, а, как полагается, по центру. Воходя теперь не видел его лица, но ему показалось, что своими ответами он утомил самодержца, и тот решил отдохнуть немного от общества землянина. Возможно, поспать. Владимир в замешательстве продолжал висеть в стене, опасаясь подавать голос. Значит, Лея все еще жива. И это главное. А еще Император доверял своим стенам, умеющим краснеть. Володя пытался что-нибудь придумать, создать какую-нибудь хитрую комбинацию в голове, но на ум ничего не шло, и Володя даже зажмурился от напряжения мысли.

— Думаешь, как меня перехитрить? — услышал он вопрос, адресованный ему Императором.

Владимир открыл глаза и увидел стену напротив, окрашенную синеватым отливом. «Вот еще новости», — подумалось Володе. Он знал, что если сейчас соврет, то страдать будет Лея. И Владимир боязливо ответил:

— Боюсь, что да.

Стена немедленно побледнела до прежнего сероватого фона, и пятно цветности полностью растворилось в мраморной однотонности тронного зала.

— Синева означает избыточную мозговую деятельность заключенного, — пояснил Император, удовлетворенный Володиным ответом, и затем, кажется, вновь погрузился в свои собственные раздумья, отвернувшись.

Володя стал снова обдумывать свое положение, пытаясь игнорировать то, как сильно и не вовремя зачесалась его левая нога. Теперь Владимир не упускал из поля зрения противоположную стену, ожидая от нее новых подвохов. Володя отлично сознавал, что Император может заставить его так висеть хоть неделю, а может не выпускать из объятий стены — если она вообще способна его выпустить — хоть до конца его дней. За массивной спинкой трона Императора вовсе было не видать, и Володя лишь теперь начал понимать, что висеть вот так, без возможности пошевелить руками и ногами, омерзительно вспотевшими там, в глухой глубине стеньг, — само по себе пытка. Его ладони и ступни зудели сейчас просто невыносимо. Время шло, но даже взгляд на наручные часы стал для Володи непозволительной роскошью. Стена напротив оставалась девственно серой. Голова чесалась так, словно чудо-стенка выпустила на волю тысячи маленьких вошек, половина из которых уже впилась в кожу скальпа, а прочие стадами ползали там в поисках местечка получше.