Ранки на лбу я замазал тон-пудрой из тюбика с силуэтом балерины. Получилось почти ровно. Потом, все так же стараясь действовать потише, я отыскал кое-что под ванной и поставил в прихожей так, чтобы было незаметно.

Я не хочу играть в «бей первым, Фредди!» Честное слово. Мало того, что не очень умею, так и пользы почти наверняка никакой не будет. Но все зависит от того, кто первым войдет и что скажет. Процентов десять только за то, что, может быть, придется делать. В этом раскладе подождать стоит.

Пятый час время. Бедная Ежка. Она ведь в Москву приехала поступать не в финансовый, и не на юридический, и не на иностранный. В Строгановку она приехала поступать и необходимых двух с половиной тысяч долларов у нее не было. Она ведь даже мой портрет писала. Удивительно, как это все вспоминается, словно действительно всплывает из небытия. Я лежал рядом и старался не заснуть. О Ксюхе подумалось, как она нарисовала мне анютины глазки на том листке. Я обо всех о них теперь думал постоянно, не о Ксюхе одной. А вот и приврал сейчас. Почему это приврал? Потому что, сам знаешь, почему. Потому что Ксюха — она тоже…

Я вынырнул из мгновения сна. В спальне были бесшумные светящиеся часы. Некоторое время я всматривался в них. Дотронулся до теплой Ежкиной щеки, ощутил ее ищущие губы у себя на лице. Я успею ей сказать все, что необходимо. Прошептать в самое ухо. Сейчас я шептал совсем другие слова.

— Ох, Гарька… Гарька мой, Гарька…

Ежик начала делать мне скандал в половине седьмого утра. В душ после любви она упорхнула, мурлыкая, но когда проскользнула затем на кухню, ее настроение стремительно принялось портиться.

Она гремела тарелками и вилками-ложками, и по одним этим звукам можно было определить предвещающий бурю барометр. Я робко попросил завтрак. На столе с грохотом появились вчерашние салаты и холодный поросенок в жире, похожем на лужицы парафина.

— А чай?

— На плите. Я вчера тебя попросила чуточку прибрать. Неужели трудно? Знаешь, я не терплю, когда хавосничают. (Это было из ее словечек — «хавосничать»).

— Ноя…

— Ты все в одну кучу сгреб и бросил.

— Ну… я себя не очень хорошо чувствовал.

— Я себя тоже не очень хорошо чувствую.

— Похмелись.

Закусив губу, она налила полстакана рислинга.

— Не окосей только смотри. На старые дрожжи и сухенькое…

— Разберусь как-нибудь.

— Да что с тобой, не с той ноги встала? Все было так хорошо…

— Это тебе было хорошо. Из ванной она спросила:

— Почему раковина в крови, ты резал кого-нибудь?