— Витя, пойми, я видел, видел сам. Я там был, понимаешь?…

Михаил оглянулся на голос, показавшийся знакомым. Толпа вынесла его к ларькам напитков, за стоячим круглым столиком один молодой мужик что-то доказывал другому. Второй был одет поприличней, первый явно опускался. Между разгоряченными лицами — пустые и полупустые бутылки дешевого пива «Балтика», беленькая, в которой уж едва треть, немудреная и скудная закусь. По-старорежимному, на газетке, не в одноразовых аккуратных тарелочках с пластмассовыми ножами и вилками.

Все это Михаил рассмотрел, завернув к столику рядом. Раскрутил проволочку и вынул пробку из «Старопрамена», взятого, чтоб не выделяться. Прихлебывая, слушал.

— Там… этого не объяснишь. Там все другое. И — такое же. Я теперь хожу вот так, среди людей, и нарадоваться не могу. Надо побывать там, чтобы оценить. Сегодня вот — снег, грязь, а мне радость. С людьми незнакомыми знакомлюсь — радость. Там, знаешь, Витя, тоже люди, тоже мучаются, но совсем не то. У нас тут перспектива, а там… Знаешь, я какой раньше был космополит? Житель земного, шара, гражданин Вселенной! А вернулся, не поверишь, березку увидел — прослезился. Траву целовал, землю. Нашу, понимаешь, мою…

— Ты в загранке, что ль, был? — спросил толстомордый Витя, подливая беленькой. Михаил заметил, что — только в свой стаканчик.

— Эх, Витек, не хочешь ты понять. Никто вы не верите. Слушай стихи. «Исчезнем мы — а Миру хоть бы что! Не станет нас — а Миру хоть бы что! Люби свой день под теплыми лучами, исчезнет все — а Миру хоть бы что…» Гиясаддун Абуль Фатх ибн Ибрахим Омар Хайям. Девятьсот лет назад.

— Ты по какому профилю-то, Колян? Где в загранке был, в какой стране? Гастробайтером, что ль?

— В загранке… гастробайтером… Людей я лечил. Тут. Раньше. А там, где был, там, оказывается, тоже надо было лечить. Только не людей — души. Там людей нет…

— Ты ж говоришь, есть, только другие? Колян?

Колян в драной вельветовой куртке присосался к «Балтике», а Витек выплеснул в свой стакан водочные остатки. Быстро оглянувшись, выпил, зажевал;

ребрышком воблы. Снег падал и падал. Михаил, прихлебывая, смотрел, не отрываясь, на вельветового Коляна, его растрепанный чуб с большим выстригом.

— Там черные скалы, там черная Река, и все там черное или серое. Как пыль. Я говорю — мне не верят. И — холодно там, чертовски холодно. Один человек только был, и тот не человек. Огромный, безмолвный, страшный… Он нас всех через Реку-то. А меня отпустили. Зачем? Кому нужно то, что я рассказываю? А мне говорят — иди расскажи. Зачем? Кому вам это нужно? Тебе нужно, Витек?