Питера даже не удивило то, что рук было не две, а четыре, и словно само собою разумеющееся воспринял он тот факт, что одной из них их владелец мягко взял из ладоней человека так и не востребованную им коробку:

— Так будет лучше. Она тебе здесь не понадобится, поверь мне. Иди за мной, будто ты всё ещё пленный, и всё будет так, как надо. — И вновь накинул на голову капюшон. Повернувшись спиною к Питеру, «бог» словно и не сомневался, что узник последует за ним. Да и куда тому было, собственно уж говоря, деваться? Оставалось лишь рассчитывать, что Клоффт знает, что делает.

…Тихо шалея от одной только мысли, что, удирая от одних чудовищ, он угодил в компанию к другому, и, кажется, куда более опасному, бывший пленник сделал первый шаг. Внезапно ему в голову пришла очень интересная мысль, что рядом с этим «богом» он чувствовал себя в полной и абсолютной безопасности. Несмотря на то, что по-прежнему его окружали стены чужого дома, и он был полон их злобных постояльцев.

Он не знал, зачем и куда ведёт его чужак, но какое-то возникшее и непонятное чувство безграничного доверия подсказало ему, что он поступит правильно, если последует за тем, кто приглашал его в неизвестное. Словно само собой разумеющееся, пришло понимание того, что это уверенно и легко идущее впереди существо не просто сильнее всяких там зачуханных тонхов. Куда уж там! Оно, пожалуй, сильнее некоторых звёзд, до которых робкому, забитому и несчастному человечеству никогда не суждено подняться…

…Камень «душил» и торопил. Словно нетерпеливый и капризный ребёнок, желающий заполучить давно обещанную игрушку, непрестанно для этого теребящий взрослых за руку или подол.

И без того выбившиеся из сил люди прилагали все усилия, чтобы достичь места, нужного им урочища как можно быстрее. Несмотря на уверенность Кафыха, что ничего с ними не произойдёт, и на его уверения в безопасности Силы Камня для несущих его, Камень старательно и прилежно пил силы. И каждый последующий километр пути, пройденный по прошествии суток ходьбы, давался мужчинам уже с большим трудом.

Всё чаще и чаще останавливались они, чтобы немного отдохнуть, унять предательскую слабость и дрожь в становящихся ватными ногах. Всё сильнее и сильнее одолевал их мерзкий холодный пот, застилающий мутной пеленою глаза и осыпающий изнемогающее тело мелкой капелью стылой болезненной влаги.

Всё чаще в запавших глазах и на лицах идущих появлялось во время привалов виновато-просящее выражение: отец, сжалься! Давай остановимся и как следует отдохнём. Открыто выразить эти молчаливые просьбы никто из сыновей не решался. Уж слишком высок был авторитет Кафыха в семье. И скажи он даже сыновьям умереть во имя этой или какой-либо другой важной цели, не посмели бы ослушаться…